Новый Мир ( № 10 2000)

cопоставляю их, с одной стороны, с сокрушенными словами из заупокойной стихиры: “Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть, и вижду во гробех лежащую, по образу Божию созданную нашу красоту, безобразну, и безславну, не имущу вида...” — а с другой — с пронзительным: “На жертву прихоти моей / Гляжу, упившись наслажденьем, / С неодолимым отвращеньем...” (“Сцена из Фауста”); спрашиваю по поводу “тяжелого напряженья”, с каким любила “пламенная душа”: “что это: Толстой? Достоевский? Чехов?” — а мой критик, найдя, с одной стороны, что все мое “размышление... переполняет моральный пафос”, с другой — обнаруживает в моем подтексте скабрезность в духе, как бы это помягче сказать, Виктора Ерофеева, а именно — “превышение эротического градуса подробностей” и даже “физиологические намеки”, которые, мол, “непроизвольно, может быть” (!), возникают...

Игра столь проницательного и живого воображения тогда не на шутку меня задела. Не потому только, что нам не дано предугадать, как слово наше отзовется, и теперь уж, как говорят, не отмоешься; нет, я задумался о манере чтения моего оппонента, о способе, каким он извлекает смысл из прочитанного. Пренебрегши всем контекстом рассуждения — так сказать, взглянув и мимо, — критик устремился, как к главному, к детали (словам о “тяжелом напряженье”), у меня-то игравшей подчиненную роль в обширном пассаже об этой невероятной строфе, потрясающей и загадочно-жутким оборотом

“Так вот кого любил я...”,и жестокостью взгляда на себя и свою любовь.

Тут мне и представилось, что чтение моего критика не то что невнимательно и небрежно (хотя и это тоже), а сверх того,принципиально внеконтекстно:

система взглядов воспринимается не каксистема

, а какнабормыслей, из которого можно что-то отобрать для своих целей. Это лишь один пример; практически все написанное мною в той статье было словно переведено в какой-то другой язык, на котором просто обречено было выглядеть плоско и туповато. Не скажу, что такого рода полемика с чучелом была мне вовсе не знакома; но с подобной критикой я сталкивался у авторов совсем иного уровня, каким и отвечать не стоит. Здесь был, разумеется, не тот случай; как говорится, сел я тотчас и стал писать.