Новый Мир ( № 10 2000)

Может быть, Пушкин — и “рай”, хотя бы по нашим земным понятиям; наверное, так. Но должны же мы отдавать себе отчет — как и какими трудами, какою “силою берется” (Мф. 11: 12) рай; это же всех нас касается. Ведь не ради Александра Македонского с его пернатым шлемом совершается, в конце концов, история.

Розанов признавался, что он Пушкинаел

. И прекрасно, и на здоровье. Но Розанов, думаю, понимал, что — да простит мне Бог продолжение розановского сравнения Пушкина с раем — только малый ребенок охотно глотает Причастие лишь потому, что вкусно.

Одно из самых больших достижений С. Бочарова не только в статье “Холод, стыд и свобода”, но, может быть, во всей его книге — то, как он показал в Макаре Девушкине примерэкзистенциального переживания онтологиимира и человека; это ведь и есть квинтэссенция и метода и пафоса великой русской классики. О таком переживании и говорит Гоголь в приведенных выше словах о “русском читателе”. Эти слова цитируются С. Бочаровым как раз в связи с героем “Бедных людей”, которому Достоевский “доверил” свой “взгляд на путь литературы” — доверил как “примитивному читателю, но которого можно также назвать экзистенциальным читателем, такому читателю, который видит себя героем читаемых произведений, узнает себя в них и откликается... всем своим человеческим существом”.

Я готов применить к себе как исследователю Пушкина такое определение. Добавив, впрочем, что подобный читатель, как пишет дальше автор, делает (“сообща” с “гениальным читателем” Достоевским) “свое великое дело прочтения метатекста литературы и построения ее драматического сюжета”.

То есть — “примитивный читатель”, он же “экзистенциальный читатель”, делаетдело филологии

— как такой науки, которая самоназвалась любовью к Логосу. А такое дело есть, на русской почве, дело христианское — и в наше время отчаянно необходимое. Это стало мне видно с помощью С. Бочарова.

Тут и вспомнилось “коромысло” из рассуждения С. Бочарова о “Карамазовых” (см. статью “Праздник жизни и путь жизни” в книге “Сюжеты русской литературы”) с его, коромысла, двумя плечами; хромает аналогия, но все же... Несмотря ни на что, хотелось бы думать, что в конечном счете мы с Сергеем Бочаровым делаем одно дело — с “двух концов”; однако коромысло — длинное... Следить за равновесием, конечно, нужно — чтобы не занесло. Только под руку бы не толкать.

В русском жанре-18

СЕРГЕЙ БОРОВИКОВ

*

В РУССКОМ ЖАНРЕ-18