Новый Мир ( № 11 2000)

Так поступили римляне и с греческой культурой. Нам кажется подчас чем-то само собой разумеющимся, что “побежденная Греция победителей диких пленила”, вроде это заслуга самой Эллады, что ее поэзия, ее философия и ее искусство оказались столь притягательны, а римлян можно снисходительно похлопать по плечу: молодцы, что догадались сохранить для нас это наследие, — но сама-то римская литература, перелицованные Теренцием и Плавтом греческие комедии, переложенное стихами Лукреция учение Эпикура, пересказанная персонажами Цицерона греческая философия, “Энеида” Вергилия — подражание Гомеру — это же все “вторично”. Да, римская литература “вторична”, то есть она всегда помнит о корнях, помнит о своей принадлежности традиции. Кстати, и слова “традиция” (“передача”), “культура” (“возделывание”, прежде всего “обработка почвы”) — латинские. Римская культура — первая (во всяком случае в нашей истории) вторичная культура, то есть первая культура в собственном смысле слова. Заслуга римлян не в том только, что они сохранили достижения греков и придали им иное измерение, — своими переводами и толкованиями, своими цитатами и подражаниями, своими восхвалениями они возвысили греческую литературу и в наших глазах. Мы не мыслим собственной культуры без “классики”, потому что к этому приучили нас римляне. И более того: римляне научили европейцев ценить чужое, в том числе ценить прошлое — греки каждый день будто живут заново, не случайно же и наука история создана римлянами. Впервые была сохранена культура

побежденных

. Потом германские племена, громившие римские города, начинали говорить на латыни — победа побежденной Греции, победа, одержанная римлянами над самими собой, сделалась залогом выживания не только Греции, но и Рима, и всей нашей цивилизации, где одной из главных ценностей и поныне считается усилие понять другого.

 

Чужак

“Сколько, например, различных слов в мире, и ни одного из них без значения; но если я не разумею значения слов, то я для говорящего чужестранец (barbaros), и говорящий для меня чужестранец” (1 Кор. 14: 10 — 11). Павел пишет по-гречески, но слово “варвар”, пройдя через опыт Рима, приобрело новый смысл, определяя уже не человека, но отношение.