Новый Мир ( № 11 2000)

Представим себе отношения Иисуса и центуриона в обычной иерархии. Иисус, в отличие от Павла, не римский гражданин, Он — представитель покоренного народа, маленькой страны, слишком незначительной даже для того, чтобы быть выделенной в качестве особой провинции; Он — нищий бродяга (“Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову”, — сказано в той же главе Евангелия от Матфея). В социальной структуре положение такого человека не намного выше раба. Центурион, офицер — опора римской власти, он командует сотней человек, каждый из которых скорее от иудея ждет обращения “господин”, чем сам к нему так обратится. Но этот римский сотник способен увидеть и другую сторону отношений: он знает, что иудеи ощущают свое избранничество и превосходство, и смиренно признает это, прося о заступничестве старейшин; обращаясь к Иисусу, он столь же смиренно признает Его “господином”. Римляне славны искусством государственного строительства, тот же сотник отлично помнит свое положение в иерархии, свою “срединность” между низшими и высшими (“Ибо я и подвластный человек, но, имея у себя в подчинении воинов...”), однако оказывается, что для римлянина социальные отношения отнюдь не застывшая данность, они строятся индивидуально, как строит их сотник с иудейскими старейшинами, они могут быть перевернуты, обратиться в противоположность, как произошло это при обращении сотника к Иисусу.

Римский мир, римская литература, сама латынь пронизаны именно такими отношениями — неравными (старший и младший, дающий и принимающий, гражданин и чужак), но равно необходимыми для обеих сторон. Столетием раньше этого сотника Катулл говорит своей красавице, что он ее не только “amat” (любит) как подружку, но и “diligit” (дорожит, ценит), как отец сыновей и тесть — зятьев. Когда-то этот стих цитировался как доказательство бедности языка: латынь неразвита, любовной лирики на тот момент почти не существует, “amo” ассоциируется с плотским желанием, а потому свое утонченное, по греческому образцу выстроенное чувство поэту приходится пояснять столь странным в наших глазах сопоставлением с родственным уважением. Так, может быть, не латынь бедна, а наши сердца оскудели, если утрачено сходство между связью, соединяющей влюбленных, и той, что сближает поколения и ветви семьи, если не востребован глагол, передающий притяжение противоположностей (пола, возраста, положения), взаимное признание и постоянный труд души (diligo — того же корня, что religio и eligo — “выбирать”).