Никакого отношения эта написанная по совершенно конкретному поводу короткая юмореска не имеет к “магическому реализму”. Или “к. р.” Андрея Битова “Пять сотых” (“Проголосовало 99,95 %, и я замечаю, что с детства, когда еще ничего не имел в виду, думаю об этих 0,05%. Я беру двести миллионов, делю на сто, умножаю на пять сотых — получаю... 100 000. Кто они, эти сто тысяч?”) — скорее уж изящное публицистическое эссе, “эмбрион”, как называл подобные вещи В. В. Розанов, честное рассуждение на тему, предложенную реальностью.
Нет-нет, стоило бы остановиться только на “количественной” характеристике, как это и сделал составитель антологии “Очень короткие тексты” Дм. Кузьмин. Тут же выяснилось бы, что сама “количественная” характеристика — мало слов, мало текста — ведет к каким-то странным “качественным” изменениям. Поверх слов, поверх текста образуется нечто необъяснимо таинственное, действительно магическое.
Хорошо было бы нарисовать “географию” “к. р.”. Советские и постсоветские “к. р.” широко раскинули свои владения, но крайние точки их “мира” — издевательские сказки Салтыкова-Щедрина (на севере), сенильные “Стихотворения в прозе” Тургенева (на юге), криминальные загадки Бирса (на западе), минимализм поздних рассказов Льва Толстого (на востоке). В антологии стоило бы включить и “Щи” Тургенева, и “Журавлей” Бунина, и “Жилицу” Гроссмана.
Авторы эпопей (Гроссман, Лев Толстой, Солженицын, Астафьев) как бы исчерпываются, исчерпывают жанр — и берутся за “к. р.”. Здесь некая закономерность и индивидуального развития литератора, и общего развития литературы. Эпопея всегда готова распасться на множество “к. р.”, а множество “к. р.” всегда готово сцепиться, склеиться в эпопею.
Пульсация литературы может быть обозначена в этом отношении очень просто: “эпопея” — “к. р.” — “эпопея”. В. Шкловский написал бы так: когда эпопеи писать легко, тогда и настает время “к. р.”; когда “к. р.” писать легче легкого, тогда бьет их час — раздробленность “к. р.” сменяется цельностью эпопей. Повторю почти социологическое объяснение: времена эпопей — времена уверенности в познаваемости мира, социального и природного, времена “к. р.” — времена мистики, чувства непознаваемости мира, полного безвластия над тайнами общества и природы...
Фокус Бориса Колымагина.
“К. р.” рассчитаны на понимающих, на посвященных, в них есть некий не то авгурский, не то жреческий, не то хлестаковский “подмиг”. Это жанр, где карты не открываются. Блеф — воздух “к. р.”. Неназываемое, тайна — кислород “к. р.”.