Мир безнадежного, засасывающего и высасывающего быта, где черпает вдохновение беспощадная муза Людмилы Петрушевской, принципиально выносит Бога за скобки. Она выписывает и выписывает
ужас жизни,выводит идею до конца: мир реальности — мир смерти. Оставь надежду всяк сюда входящий. Характерно, что в ее “потусторонних” рассказах никакого освобождения не наступает, по существу, это продолжающееся (до бесконечности) хождение души по мытарствам — души, так и не сподобившейся оторваться от липких объятий бытия. То, что Петрушевская всегда работает с гротеском, делает ее натуралистический реализм, пожалуй, еще более убедительным. И стоило бы отметить, что она выступает добросовестнейшим фиксатором этого типа современного мировосприятия — в чем, в чем, а в “хищном глазомере” ей не откажешь (уж если Петрушевская схватит деталь — точно ножом полоснет, грубо и зримо).У Петрушевской (как и в дневнике Пантелеева) нет и не может быть прорыва персонажа из заданного круга — такой прорыв требует пространства, а здесь действие ограничено плоскостью. В повести “Время ночь”, кстати, дается похожая история впадающей в слабоумие матери Анны Андриановны (и физиологизма тут ничуть не меньше, чем в пантелеевском дневнике). Старуху в конце концов отправляют сначала в больницу, а потом и в интернат, куда никто из родных никогда больше не приедет. И тетрадка (тоже, кстати, дневник!) Анны Андриановны зафиксирует ее душевные метания перед принятием решения, многосложный и тупиковый “дьяволог” с собой — и обрисует всю ситуацию, что куда ни кинь, всюду клин... И очень, очень похоже будет выстроен безысходный финал — но общий смысл у текста окажется, однако, другой.
То, что Михаил Пантелеев просто фиксирует как
жизнь,у Петрушевской обобщено какверсиябытия. Как одна из версий. Здесь вступают в свои права законы художественного текста. Преображенная действительность в настоящих художественных произведениях никогда не может быть однозначной. В лучших из них, наиболее приблизившихся к разгадыванию смысла, в основе всегда лежит диалектический взгляд на мир. Можно попытаться определить реализм не только истершимся от бесконечных повторенийтипическим героем в типических обстоятельствах, но как попытку дать максимально объективную картину. И объективность эта будет рождаться из множественности “точек обзора” — на одну и множественности же взглядов из этой одной точки — на все окружающее пространство.