19 сентября.
Мы дома. Зашли в квартиру в 11.20. До 6 часов я приводил Лену в порядок: мыл, одевал, кормил. В 15 часов она легла в постель и спала почти до 9 часов вечера. О больнице она отзывалась плохо, удивляется, как ее туда занесло. Я отзываюсь еще хуже, считаю, что человек в таких условиях жить не может и не должен. Поэтому я уже решил, сделал вывод для себя: пока я жив, пока я мало-мало могу шевелиться, Лену в больницу отправлять не буду.И еще одно замечание: эти психи Лене инвалидность так и не дали — здорова.
11 октября.
В конце сентября — в начале октября Лена несколько раз обмаралась в самых неподходящих местах. При этом она и мочилась под себя, несколько раз ее вырвало. Нервы мои опять не выдержали, и я ее дважды побил — 9 и 10 октября. Но о том, что взял ее из больницы, не жалел и не жалею и никуда отправлять не намерен” (Михаил Пантелеев, “Все проходит”).“Ну, ее приведете или уже можно мне прямо в палату? Здравствуй, привет, как поживаешь? Сейчас я тебя одену, и мы поедем домой. Пипи сделаешь на дорожку? Я тебе подложу судно, пись-пись-пись. Ну. Давай. Молодцом! Писнула все-таки. Сонечка, она ведь все понимает: удивительно! Сонечка, а ее лекарства... Я понимаю, рецептов вы не даете... Но ее-то лекарства, посмотрите, в истории болезни записаны... Мама, одеваемся. Поднимайся. Голова голая! Ее побрили... лысая. Так, молодец. Ой, какие ногти, надо будет остричь, отрасли, как у Вия, а на руках тоже, как же за тобой тут смотрели, ничего, видишь, и трико тут целое, и майка беленькая, видишь, тебе прямо ниже колен, как комбинация, ну маленькая какая у нас мама, а валенки потом, держись за меня, чулочки сверху, штаны в них, валенки потом, теперь платье до пяток, тогда так носили, уфф, спина болит, не разогнуться, оо, спасибо, чудесная девочка Сонечка нам принесла лекарства про запас, я и просить-то боялась, видите, Сонечка, мою куколку, Господи, какой запах от этого тела, больной зверь, голова кружится, нет ли у вас валерианочки, Сонечка, так, мама, вставай в валенки, ногти-то не мешают ли —