Новый Мир ( № 12 2000)

Внутреннее ядрышко рассказа — яркое описание этого движения вскачь; Мерген, Володя и Митька несутся на лошадях по тропе, по борту ущелья. И чувствуют себя свободными. “Если посмотреть направо, набегала пестрота дальних, а потом и ближних склонов; ближе — заросли на изломе рушащегося вниз плато и трава, трава, трава; а совсем рядом, под ногами, составная тень лошади и всадника, бегущая по этой траве и то совсем отрывающаяся, то снова прирастающая к копытам... Слева было преимущественно солнце — так много, что казалось, будто плавится и сияет не только сам слепящий диск, но и все вокруг”.

В рассказе происходят и события (вот, например, остановка у пастухов, где надо соблюсти обычай — откушать из котла одной на всех потемневшей деревянной ложкой; и сразу понятно, кто здесь свой, а кто — русский, городской, балованный... брезгующий... Мерген и Митька), — но запоминаются не они и даже не приступ эпилепсии у Мергена, а этот быстрый промельк по джангалу...

“Ветер для начала немного загустел, и тени начали мелькать в глазах, будто норовя перегнать друг друга. Он не чувствовал себя скачущим на лошади. Какое-то странное отрешение — словно глаза летели чуть выше темени... Ветви, толстые, железные ветви проносились над головой, мельтеша тенями. Солнце только промелькивало сквозь них, но казалось еще более ярким, чем раньше... Копыта гремели по камню, воздух свистел, пространство звенело и трепетало... Солнце давило на глаза. Они летели по джангалу, все сливалось в серое мелькание. Солнце все пучилось и пучилось над головой... лопнуло и полилось с неба жидким расплавом...”

В книге Андрея Волоса не раз попадаешь в эти ловушки все растворяющего солнца.

Зарисовки быта, окраин городской жизни, обрывки разговоров, отдельные сцены и малые сюжеты. Все это рассказы-воспоминания. Как будто расположенные уже на отдалении картины. Расстояние до них (для меня, читающей) — почти физически ощутимо.