Новый Мир ( № 12 2000)

Перед нами лежат необработанные факты. В каком-то смысле сырье. Не исключена возможность, что кто-либо другой, воспользовавшись этим текстом как сырьем, сделает из него грандиозный роман. Где как раз и найдется искомый ответ — и ответ этот будет тем убедительней, чем мощнее будет арсенал привлеченных художественных средств. И тогда — как знать — не мучительный невнятностью своего смысла финал, а настоящий, очищающий и просветляющий катарсис будет итогом рассказа о двух несчастных стариках. И слезы хлынут из глаз, и мир спасет красота...

 

Ремизова Мария Станиславовна — литературный критик. Родилась в 1960 году в Москве. Окончила факультет журналистики Московского университета. Выступает в печати с начала 90-х годов. Публиковалась в “Независимой газете” (в настоящее время — ее обозреватель), “Литературной газете”, журналах “Новый мир”, “Континент”, “Огонек” и других изданиях.

Город радости и счастья

ГОРОД РАДОСТИ И СЧАСТЬЯ

Андрей Волос. Хуррамабад. Роман. М., Издательство “Независимая газета”, 2000,

432 стр.

Хуррамабад — “город радости, счастья; город, полный зелени и веселья”, — как объясняет нам словарь, помещенный в конце книги. Здесь, в этом подручном словаре, и еще несколько десятков слов, звучание которых столь непривычно, что вряд ли они надолго останутся в памяти прочитавшего книгу. Останется скорее другое — почти невыразимый “чувственный импринтинг”, почти кожное ощущение чего-то теплого и бывшего, а потом отошедшего в далекую даль. Эта книга — воплощенный опыт чувственной памяти. Опыт, заразительно передающийся читающему.

Двенадцать глав и “Эпилог”. Каждая — рассказ. Автор, лауреат премии Антибукер за 1998 год, печатавший эти рассказы порознь, теперь сложил их в роман. Он держится не сюжетом, но каким-то тонким внутренним единством темы и особым ощущением, передающимся читателю, странным ощущением утерянного — почти утерянного рая.

Действительно, странно. Поэтический строй письма, в котором упакованы трагические по своей сути события.

Русские в Таджикистане. Пришедшие сюда в 20-е годы и убегающие отсюда в 90-х. Прожившие жизнь в этом чужестранном крае, вплавленные, но так и не вросшие в чуждую почву. Общая интернациональная судьба не состоялась. Осталась память, как о теплом детстве...

Самая холодная и отдаленная от этой памяти точка — “Эпилог” книги. “Завражье” — здесь звучит не только удаленность, но и враждебность. Враждебная и чужая жизнь, в которую так трудно поместиться, отвоевать себе малое место.