Новый Мир ( № 12 2008)

Ноябрь 1796 года. В эти первые дни царствования Павла I Багровы узнают о болезни дедушки Степана Михайловича, и им не до Павла. Пока в Гатчине друзья нового императора хамят екатерининским старикам, а Павел издает причудливые указы и разбирается с прессой (он дал указание изъять и уничтожить все сохранившиеся в стране газеты 1762 года, где был опубликован вынужденный манифест Петра III об отречении), Алексей Степанович Багров бегает по Уфе, ищет по знакомым теплые возок и кибитку, чтобы поскорее выехать с женой и сыном к умирающему отцу.

По домам ходят квартальные с вопросом: «Не имеете ли старых газет? Ежели у вас сохранились, то велено отбирать…» — «Какие газеты, помилуйте!..»

Трещат морозы, каких пятилетний Сережа еще не видывал. «„Да как же мы поедем зимой? — думал я. — Ведь мы с сестрицей маленькие, ведь мы замерзнем?” Все такие мысли крепко осадили мою голову, и я, встревоженный и огорченный до глубины души, сидел молча <…>» Память Аксакову и тут не изменяет. Зима 1796 года была невероятно суровой. Купец Иван Толченов вел в тот год дневник и «в рассуждении погоды» записал: «Декабря с 1-го по 11-е большие морозы стояли, а потом 3 дни сряду безпрерывно снег шел. С 16-го снова настали большие морозы…»

Багровы отправились из Уфы в деревню как раз в первых числах декабря. Их санный поезд пробирается гусем по заснеженной равнине. «В обеих дверях [возка] находилось по маленькому четвероугольному окошечку со стеклом, заделанным наглухо. Я кое-как подполз к окошку и с удовольствием смотрел в него; ночь была месячная, светлая <…> но — увы! — скоро <…> стекла затуманились, разрисовались снежными узорами и наконец покрылись густым слоем непроницаемого инея».

Сергей Тимофеевич захватывает маленького читателя не развитием событий (динамичность сюжета для детей в возрасте от 5 до 10 лет еще не обладает той ценностью, которую она имеет для подростков), а изощренной подробностью и живостью описаний. Это по сути макросъемка каждого встреченного на пути явления или предмета[2]

.

Для взрослых и подростков такая тщательность в описаниях утомительна, а для кого-то и вовсе невыносима. Малыши же, напротив — во все века они могут бесконечно рассматривать узоры коврика, часами разглядывать один и тот же пейзаж за окном и даже просто трещинки на потолке. Все это для них полно лишь им видимой жизнью.