Новый Мир ( № 3 2003)

А ведь не только в творческой природе, но ив словахРусакова Бог — появлялся(“Господи, грозною силою / всепрощения твоего...”).Раньше. В подборках “Время боли” и “Имя муки”, вышедших в “Знамени” в феврале и октябре 1991-го. Когда те стихи писались, было еще упование. А потом... потом поэт замолчал. Небеса для него закрылись. И, оглушенный почти единственной реальностью — реальностью смерти, вновь заговорил он только через пять лет.

Но выговариваться ему приходится перед “Богом, Которого Нет”. Душа, чувствующая себя сиротой (а ощущение сиротства, наверно, никогда и не покидало Русакова, даже в счастливые годы тревожа его из глубины), поневоле придумывает и дорисовывает для себя хотя бы невсамделишного бога. Хотя бы так — манерой на внешний взгляд совершенно бесцеремонной — удерживая себя от последнего отчаяния. А еще, концентрируя весь свой гнев на “боге понарошку”, поэт зато может никогда никого и ни в чем более не упрекать, никого более не судить. Часто ли встретишь

такое полноепринятие мира, каков он есть, хотя бы и только в земной его части? Не оттого ли Господь, Бог Живой, и попускает такие “игры” одному из возлюбленных Своих, возлюбленных и отмеченных не единственно лишь талантом?..

Все, накопленное поэтом внутри, требует выхода. Слава Богу, для Русакова он есть. Журнальные подборки, все на высоком уровне, когда каждая равносильна иной книге, идут одна за другой. Но, кажется... “Разговорам” пора уже выйти отдельным томиком. Все-таки — книгой.

Во-первых, конечно, она нужна читателю. А во-вторых, она, как некий этапный продукт,освободилабы

автора для выхода на другие интонации, на другие уровни, не столько, может быть, поэтические, сколько духовные. Ведь вот он уже и признаётся:

Во мне что-то бьется, и плачет,

и просится выйти на свет,

как будто я только что зачат,

а мне нарождения нет... —

и рвется из него просьба-мольба:

...Но выпусти, боже, на волю

меня из меня самого!.. —

носамон — все еще держится за прежние рамки своих поэтических интонаций:

...А после возьмешь меня в долю,

хоть я недостоин того.

Я буду служить тебя ради,

одышку стараньем глуша.

И бросишь ты, боже, в досаде:

— Лядащая, в общем, душа!

Хочет выйти — и не выходит. Может, чувствует, что писать ему тогда скорей всего станет много трудней? Сейчас-то он всю свою безудержную энергию выплескивает с ходу — вон его “собеседник”, всегда под рукой.