Новый Мир ( № 6 2000)

Но, видимо, как зажравшегося иногда тянет картошка с солью, так и меня знобкая память.

* *

*

Я не люблю живопись пейзажную —

не тянется рука перекреститься, ровно на святые образа. Это искусство почему-то вызывает у меня жалость, как поэт, которому нечего сказать.

Отсюда на холстах нескончаемые березки, поля, туманы, прикрывающие тщету духа то игривой веточкой, то палым листом. Но вот “Над вечным покоем” Левитана —

и я невольно себя осеняю крестом. 

В лесу

Я стою в лесу подле огромного муравейника

и наблюдаю за жизнью его жильцов.

Я представил страну, народ одной веры,

со схожим, как у братьев, лицом.

У них нет ни богатых, ни бедных,

все одинаково одеты.

Они вместе справляются с болезнями, бедами. И сообща заботятся о детях...

Я так размечтался, глядя на неустанных тружеников,

что забыл: недавно еще я вертелся таким же муравьем;

вставал с будильником; уплетал наскоро всегдашний завтрак. И спешил на завод, ненавидя свой муравейник до колик, до комы. Видимо, стряслось что-то ужасное, равное исчезновению динозавров, если я завидую безликим насекомым. 

Человек на обочине

На обочине дороги, разложив на газете снедь скудную шибко, подкрепляется мужик — похоже, бездомный.

По асфальту с шипеньем проносятся “мерсы”, джипы, неподалеку красуется вывесками “Макдоналдс”.

Бродяга с удовольствием уплетает что Бог послал, сродни воронам, галкам.

Не завидуя ни сверкающим машинам, проносящимся на бешеных скоростях, ни роскошной забегаловке.

Подобные харчи, и тоже сдобренные немолотой сольцей, я шамал в этапах, в пересыльных тюрьмах. А этот на воле лопает забытую мной тюрю

и доволен своим местом под солнцем.

Какую надо окончить школу — здесь мало строгого лагеря, — чтобы среди соблазнов, играющих, как лучи в призме, считать черный хлеб за великое благо

и радоваться жизни?

Трапезничающий на обочине мужик — существо, может быть, в высшей степени разумное, но кажется странным в нашей околесице.

...Шумная трасса изгибается около леса, и за деревьями ее пульс уже слышится вроде непрерывного зуммера. 

В поле

Прокаленная солнцем пшеница тяжела,

слышно золотое дзиньканье осыпающихся зерен. Я стою меж хлебов и отхаркиваю шлак,

накопленный за многие годы в зоне.

С тех пор, как я вышел,

неоглядная ширь влечет меня как проклятого. Здесь каверзной памяти трудно выстроить вышки, натянуть колючую проволоку.

...Опольем бегут маслята, грузди —

хоть коси косой.

Среди звенящего раздолья я ощущаю волю не только глазами, грудью — душой. 

Крушение

Дорога позади, возвращаться поздно —

ругать иль оправдывать пройденный путь?..