Ну, здравствуй, жена!

Юля резко поднялась, распахнула шкаф и, поковырявшись среди платьев Тиль, вытянула на свет темно-синий бархатный плащ с капюшоном. Самое то.

Закрыв лицо, она пробралась в замок, по памяти нашла дверь, ведущую в погреб с кремвилем, подергала за ручку.

- Гад. И здесь кислород перекрыл. Ну ничего. Мы и до трактира пробежимся. Нам не страшно.

А страшно действительно не было. Чего бояться? Только крикни, столько стражи набежит! Да и поселок, где до глубокой ночи светил огнями местный «клуб», был совсем рядом - сразу же за крепостной стеной. На всякий случай Юля привязала к ноге нож, который теперь, после Михайкиных уроков, умело метала. Ну, почти. Из десяти раз пять точно в цель попадала.

 

- Милорд, Джулия вышла за ворота, - Круст наливал каркайское вино. Запах цветущего лаира - любимого фрукта эльфов, заставил слугу сглотнуть. Он потом, позже, и себе нальет драгоценного напитка. Пусть немного, самую капельку, чтобы милорд не заметил...

Изегер внезапно вскочил и выбил из рук слуги бутылку. Каркайское разлилось золотыми брызгами, хоть лижи стол...

- Как ушла? Поздно же... - он и не замечал, что ступает по стеклам, скрипящим под каблуками. - Кто позволил открыть ворота?

- Милорд, вы же сами не велели препятствовать. Пусть делает, что хочет...

Изегер уже не слышал. За ним беззвучно срослась светящаяся нить пространства.

 

Он не чувствовал ни дождя, ни холода. Не жалел, что не взял коня.

Крался за фигурой в плаще и гадал, куда Валаах погнал девчонку в такую погоду.

Она далеко не ушла. Свернула на ближайшей развилке в сторону поселка.

Милорд выдохнул. Если бы она направилась в деревню, то наверняка убилась бы: горная дорога ночью опасна. Тем более сейчас, когда нет ни звезд, ни месяца, лишь тяжелые тучи ползут вниз по склонам.

Изегер, размышляя об опасности непогоды в горах, не одергивал себя, не спрашивал, с чего вдруг такая забота о бездарной девчонке, хотя совсем недавно шептал ей: «Иди и убейся!». И мыслей таких больше не было.

 

Трактир встретил шумом голосов, спертым винным воздухом и чадом от очага, где жарилась целая свинья.

- Й-я-хо-хо! Любил милорд,

Любил одну молодку!

Й-я-хо-хо! Имел жену,

Имел жену уродку!

Ее сынок таким же был,

Но он наследник все же!

А брат-бастард красавцем слыл,

Для них - не вышел рожей!

Не важно, кем родился ты,

Коль вышел из народа,

Запрячь желанья и мечты,

Гни спину на урода!

Нестройное пение сопровождалось грохотом кружек, которыми лихие ребята с упоением стучали по столу. В центре, там, где специально для плясок очистили небольшую площадку, гремели башмаками двое: стражник, что сдал смену еще утром, и раскрасневшаяся Эрдис. Ее юбки так и взлетали, открывая жадному взору зрителей ноги в новых ботиночках, сделанных из вывороченной оленьей кожи и украшенных золотыми пряжками. Чисто эльфийская работа. Ох, и отстукивали те каблучки дробь - любо-дорого послушать!

 

Вошедшие друг за другом люди вместо того, чтобы скинуть намокшие от дождя плащи, напротив - еще больше надвинули капюшоны на лица. Это желание оставаться неузнаваемыми заставило трактирщика приглядеться к новичкам. Его наметанный взгляд сразу определил, что одним из гостей был рослый мужчина, который несколько замешкался у двери, дожидаясь, когда найдет себе место вошедшая первой хрупкая женщина. И только когда она, в нерешительности постояв у стойки, двинулась к столу, возле которого осталась лишь одна скамья (другую перетащила к себе шумная компания), здоровяк, опровергнув все ожидания трактирщика, занял место в противоположном темном углу.

- Иди, обслужи, - кинул хозяин забегаловки жене, указав ей на гостью, а сам направился к таинственному незнакомцу.

- Кремвиль, пиво или вырви-глаз? - он специально назвал местный вид самогона, приезжий из дальних краев ни за что не понял бы, почему ему предлагают вырвать глаз.

- Воды и кьярву, - произнес незнакомец.

- Слушаюсь, господин, - низко поклонился трактирщик, узнавая милорда. Он частенько заказывал кьярву - странный вид курева, чей рецепт остался в наследство от урийцев, некогда обитавших на этом берегу реки. Кьярва была настолько сильна, что незнающий мог упасть замертво, вдохнув лишь раз чуть сладковатый дым. Зато тот, кто сумел сделать две-три затяжки, на несколько часов обретал острый глаз и слух, а сам становился незаметным для чужого взора. Дым кьярвы словно прикрывал его, искажая пространство. Недешевое удовольствие.

Поговаривали, что трактирщик, умеющий готовить кьярву, продал душу Валааху, но многие утверждали, что он был в дальнем родстве с урийцами. Иначе откуда ему знать их тайный рецепт?

 

- Чего изволишь заказать, милочка? - когда над ухом заворковала жена трактирщика, Юлька вздрогнула.

- Кремвиль, пожалуйста. И дюжину леденцов с собой.

Михайка давно все запасы сгрыз, и Юле хотелось его порадовать.

Когда на стол поставили бутылку и стакан, Юля подняла глаза и, краснея от стеснения, произнесла:

- Напомните, пожалуйста, какие слова я должна произнести, чтобы кремвиль не пачкался?