— А вы видели рыб морских? — Маша перевернула страницу и ткнула пальцем в
картинку.Или змия, как тут написано?
— Змия не видел, врать не буду, а китов видел и даже охотился на них.
— Расскажете?
Она заворожено слушала Степана, чуть приоткрыв вырезанный изящным луком рот. Он
отвел глаза, но получилось почему-то не в сторону, а на тускло поблескивающий медный
крестик. Совсем сдурел, одернул себя Воронцов, она дите совсем еще.
— А вы скоро уйдете в море? — как-то вечером спросила Маша, накрывая на стол к обеду.
— Месяца через три, как корабль починят.
— А что с ним случилось? — девушка неловко пыталась открыть бутылку вина.
— Оставь, я сам, — Воронцов взял у нее бутылку, их руки соприкоснулись. Оба замерли в
замешательстве, но Степан тут же заставил себя непринужденно продолжить разговор. —
Нас в океане шторм потрепал, что могли — сами залатали, но все равно пришлось в сухой
док вставать. Хочешь вина? Принеси себе бокал.
— А можно? Я никогда не пробовала раньше.
— У вас его не делают разве? — Степан налил ей чуть-чуть, только прикрыть донышко.
— Делают, но на равнине, у нас в горах холодно, виноград не растет, — Маша попробовала
и даже зажмурилась от удовольствия. — Вкусно!
Степан сел за стол, и она, все еще краснея, сказала: «Я приготовила вам блюдо грузинское,
меня мама научила. Мы даже с мистрис Доусон поспорили, она говорила, что птицу с
орехами не делают. Если вам не нравится, я другое принесу, — окончательно смешавшись,
шепотом договорила она.
— Куда это ты его унесешь, я еще даже не попробовал еще, — Степан рассмеялся, положил
в рот кусочек и блаженно зажмурился. Было восхитительно вкусно. — Спасибо, —
растроганно сказал он, глядя на опущенную гладко зачесанную головку. — Спасибо,
Машенька.
Она робко и благодарно улыбнулась, и Степан вдруг понял, что готов отдать жизнь, лишь бы
эта улыбка не сходила с ее лица.
Степану не спалось. Он встал, раскурил трубку. Ты ж старик для нее, сердито увещевал он
себя, глядя, как огонь лижет дрова в камине. Ей только шестнадцать стукнуло, на кой ляд ты
ей сдался, черт одноглазый, тебя и дома-то никогда не бывает.
Но тут он вспомнил Беллу, а в памяти всплыли слова Федосьи Никитичны, сказанные на
берегу моря в Колывани: «Любовь нам Господь посылает, она есть великий дар, тебе
благодарить Бога за нее надо».
— Еще раз послал? — хмыкнул вслух он, вопросительно задрав голову верх, и подошел к
окну. Шел мягкий, крупный снег, тихо было в Сити, только чуть вразнобой пробили полночь
часы в двух церквях по соседству, да вдалеке скрипели колеса припозднившейся кареты.
Феодосия Федора на четверть века младше была, а такой любви, как у них, поискать еще,
подумал Степан. Он прислонился горячим лбом лицом к заиндевевшему стеклу и
прошептал, точно зная, к кому обращается: «Спасибо».
Маша читала сонеты сэра Томаса Уайетта. Степан смотрел на тонкие пальцы,
поглаживающие страницы. Почувствовав на себе его взгляд, она оторвалась от книги.
— Можно вслух?
Он кивнул.
— Я отдала тебе свое сердце, не причини ему боли, — перевела она первую строку и
запнулась.
— Не причиню. Никогда не причиню, — глухо сказал Степан, и, встав на колени, взял ее за
руку. — Посмотри на меня, Машенька.
Она вперила в него взгляд угольно-черных глаз.
— В Астрахани я спрашивала вашего брата, что такое любить.
— И что он сказал?
— Он сказал, что я вырасту и узнаю. — Маша прижала его руку к своей щеке. — Теперь я
знаю.
Оторвавшись от ее губ, Степан пробормотал: «Завтра пойду к священнику. Я бы и сейчас
пошел, но поздно уже».
Маша счастливо улыбнулась.
Колокола святой Елены спозаранку переливались радостным веселым звоном, и вторили им
другие церкви Сити, казалось, весь город празднует эту свадьбу. Судачили, что Ворону
привезли невесту из гарема шаха персидского, история на ходу обрастала подробностями,
кто-то уже «точно знал», что Ворон сам ее и выкрал.