—
—
— Так что, — Аникей Строганов посмотрел на карту, — будущей весной на Чусовую?
Ермак кивнул раздумчиво.
— Дружину мы к тому времени обучим, а вам надо тогда до зимы лодьи построить, чтоб, как
реки вскроются в апреле, уже быть готовыми. Я людей туда зимой отправлю, нечего зазря
грязь в марте месить.
— И вот еще что, — добавил Петя, — надо отобрать несколько человек и сразу карты
делать. Мы вот на Большой Камень ходили, так если б не карта, то как слепые кутята бы
тыкались. А мы еще и Сибири рисунок сделали, небольшой части, но и то хорошо.
— Вот сам бы и сделал карту, у тебя справно выходит, я видел, — проворчал Строганов. —
И что тебя так на Белое море тянет? Нет там ничего, льды одни. Оставайся лучше здесь.
— Да будет тебе, Аникей Федорович, — Ермак стал сворачивать карту, — парень молодой,
холостой, пусть его погуляет пока, людей посмотрит, как и что вокруг. А захочет, завсегда
вернется, так?
— И то верно, ты, ежели что, Петр, возвращайся, место тебе всегда найдется. Ну, пошли за
стол, сыны мои все разъехались, с вами отобедаю, все веселей будет.
Женщина в соседней горнице приложила ухо к стене, побледнела и перекрестилась. —
Господи, пусть останется, пусть не уезжает!» Она посмотрела на темные глаза Богородицы в
красном углу, упала на колени перед иконой: «Грешна я перед тобой, Матерь Божия, но ты
ведь тоже баба, попроси сына своего за меня, пусть услышит молитву мою, хоть бы разок
мне с ним повстречаться!
За обедом говорили о делах.
— Если с Чусовой все удачно выйдет, ближе к Большому Камню перебираться, —
размышлял вслух Аникей. — Тут, конечно, место родовое, насиженное, однако для торговли
лучше поближе к Сибири быть, раз такое дело.
Петя попробовал уху, запах от нее поднимался восхитительный, стряпали у Строгановых
отменно.
— По тому, что мы у инородцев видели, — сказал он, — железа у них и нет почти. Правда,
лучники они, говорят, хорошие.
— Вот у татар точно мечи есть. И кони, — помрачнел Ермак. — Говорил я вам, Аникей
Федорович, с того стойбища охотники все ушли, и думаю я, что на юг.
— К Кучуму ихнему. — Аникей выругался. — Он дань государю не платит, давно уже, а
теперь стал еще других инородцев под себя подгребать. Как бы нам, Ермак Тимофеевич,
зубы об него не обломать.
— Не обломаем, — сыто отозвался Ермак. — Я на Москве пищалей заказал, сейчас
привезут.
— Нарочитых24 али худых? — спросил Аникей, вытирая тарелку хлебом.
Ермак усмехнулся.
— Уж если ваши деньги тратить, дак с пользой. Нарочитых ручниц взял, они почти на сто
саженей бьют, у нас вон Петр Михайлович, — атаман потрепал Воронцова по плечу, — и то
на столько из лука не стреляет.
— А завесных25? — спросил Воронцов.
— А нам они пока ни к чему. Много коней на лодьях не потащишь, всадники и мечами
обойдутся. Тем более затинных 26— эти только тогда понадобятся, как мы на Сибири станем
крепостцы ставить.
— Дожить бы, — вздохнул Аникей. — Думаешь, у Кучума пищалей нет?
— Если и есть, всяко не столько, сколько у нас, мы сильнее будем.
— Анна, — зычно позвал Строганов, — рыбу несите, заснули там, что ли?
День был постный, поэтому подали огромное блюдо с тельным и лещей, чиненых гречневой
кашей.
Анна Строганова наклонилась над столом, щеки ее раскраснелись от печного жара, на
верхней губе блестели капельки пота.
— Простите, батюшка — еще пуще зарумянилась она, украдкой взглянув на сидевших за
столом.
Ермака как обухом ударило, когда увидел он, что синие глаза сотника встретились с ее
серыми, да так и не расставались более.
Стемнело, когда Ермак зашел к своему сотнику на огонек.
— Так что насчет вдовы? — Атаман поставил на стол бутыль с водкой. — Сам найдешь, али
помочь тебе?
— Не надо мне никого, — буркнул Петя, глядя в окно. На усадьбу наползал по-осеннему
влажный туман.
— Ты у нас грамотный, — Ермак разлил водку. — Писание знаешь?
— Ну. — Петя залпом осушил стакан.