o 8b191ad8675a2039

провести ночь и пригожим юношей. Пока жива была Марфа, а Петр знал, что она жива, не

мог он заставить себя коснуться другой женщины.

Ермак задумался, подивившись Петиным словам. Лицо его неожиданно прояснилось.

— Тогда, как будем в Соли Вычегодской, надо тебе вдову какую чистую найти, хоша и

постарше. Все облегчение тебе выйдет. — Ермак посмотрел на запад.— Ох, быстрее бы эти

горы треклятые миновать, как спускаться будем, веселей дело пойдет. И вот еще что, Петр,

неча всей дружиной в Чердынь тащиться, я сам в город заверну, и нагоню вас потом, с

милкой своей. — Ермак рассмеялся, повертел головой. — Погоди-ка, — привстал он в

стременах. — Что это там блестит?

— Мне бы только до Казани добраться, мил человек, — умильно сказала Марфа. — У меня и

поклажи нет никакой, дитя только да сума заплечная.

Кормщик подергал себя за бороду — настырная бабенка, как прицепилась с утра, так и не

отставала.

— Да мне и посадить-то тебя негде, — недовольно сказал он. — Разве что сверху, а вдруг

дождь пойдет?

— Дак мы укроемся! — горячо сказала она. — Я сама ярославская, сюда с мужем приехала,

а как помер он, что мне тут сидеть, я лучше к семье своей вернусь.

— Ладно, — сдался кормщик. — Завтра на рассвете уходим, ждать тебя не буду, если что!

Марфа протянула ему серебро.

— Храни тебя Господь, что вдову и сироту призрел, по доброте твоей воздастся тебе.

Ермак вернулся в колонну. «Глянь-ка». На раскрытой ладони посверкивал пурпурный

камень.

— Там в скале их гнездо целое. Как раз голубке моей на перстенек получится, а то негоже

венчаться ее вести без подарка. А ты, Петр, приходи к нам, как в Соль Вычегодскую

приедем, моя женка такие щи варит, язык проглотишь.

— Да вот я думал, атаман, дальше податься, — замялся Петя. — С дружиной хорошо,

конечно, но меня на Север тянет, к морю Белому, посмотреть, какое оно.

— Красивое, — вдруг зачарованно проговорил Ермак. — Стоишь на берегу, и ровно нет у

него ни конца, ни края, как мы на Сибирь вона сейчас глядели. Жаль мне тебя отпускать, но

ежели решил, надо ехать. А то давай так, сейчас новых людей наберем, обучи их, а после

Успения и отправляйся, а? Согласен?

Воронцов вздохнул и подумал, что серебро в кармане будет совсем не лишним — как бы ему

не хотелось побыстрей убраться из этой страны.

— Согласен. Только ты уж не обессудь, ежели кто из новых дружинников жаловаться на

меня побежит, ты ведь знаешь, каков я в учении-то.

Марфа спустилась с крыльца, сладко потянулась. Где, как не тут, подумала она, вспомнив

темные глаза атамана. На Москве таких не встретишь. Она прекрасно понимала, что

толкнуло ее в объятия лихого атамана. Чуть ослабла натянутая струна, что держала ее со

времени бегства на восток, захотелось прильнуть к сильному мужскому плечу, почувствовать

себя слабой. И хоть той ночью у нее чуть тянуло сердце при мысли о том, как было бы

хорошо повенчаться, уехать в глушь, рожать да кормить, и мужа обихаживать, однако не для

того она рождена была Марфой Вельяминовой. Тот единственный, за кем она бы пошла

босиком на край земли, лежал в земле сырой, а все иные — тут Марфа коротко вздохнула,

— для сего не годились.

Так тому и быть. Она засунула под топор сложенную грамотцу.

На горами всходило солнце. Марфа подхватила на руки Федосью и вышла со двора.

— Куда? — Зеленоглазая девочка с любопытством посмотрела на мать.

— На Москву, Фенюшка. Домой.

Маленькая Феодосия радостно захлопала в ладоши. «Домой, домой!».

Атаман, издали увидев широко открытые ворота, нахмурился, почуяв недоброе.

— Марфуша! — крикнул он, заезжая на двор. — Встречай!

В избе было пусто, будто и не жил здесь никто никогда. Утренний ветерок трепал льняную

занавеску. Лавка была аккуратно приставлена к столу, печь — холодна, с очепа не

свешивалась перевязь. Ермак вышел на крыльцо и огляделся. Животина была сведена

прочь, поленница — сложена, на ней лежит топор, а из-под него торчит записка. Атаман

развернул ее и, сведя брови, долго смотрел на одно-единственное слово, что было там

написано.

Он достал из кармана самоцвет, бережно свернул записку, положил в карман.

— Найду. Землю переверну, а найду тебя.

Эпилог

Москва, август 1568

— Не подаем, — сварливо сказал слуга, чуть приоткрывая тяжелые, в три роста

человеческих, ворота городской усадьбы Вельяминовых. — Вона, в церковь иди. — Он

кивнул на купола монастыря Воздвижения Креста Господня.

Баба с дитем чуть сдвинула назад платок со лба. Дворовый, ахнув, упал на колени.

— Марфа Федоровна! Христом-Богом молю, обознался, помилуйте!

— Ульяна здесь?

— -Здесь, здесь, как не быть!

— В крестовую пусть придет.

Марфа сидела в большом отцовском кресле, держа на коленях Федосью, когда в горницу,

низко поклонившись, вошла Ульяна.

— Боярышня! — она припала губами к руке Марфы.

— Брат мой где?

— В Александровой Слободе Матвей Федорович, с государем.

— Вот и хорошо. — Это дочь моя, Воронцова Феодосия Петровна, отец ее, — Марфа