o 8b191ad8675a2039

женщину, а лицо ее менялось, — то это была Марфа, то Анна, то еще какая–то —

темноволосая и кареглазая.

Он выскользнул на воздух. Море было рядом, оно лежало у его ног, и, казалось, если

броситься в него, то доплывешь до дома. Он наклонился и почувствовал холод осенней

воды на лице.

Василий наложил ему полную тарелку нежнейшей белорыбицы.

— Как англичане зачали сюда ходить, дак там и стрельцов, и этой погани, людей

государевых, не оберешься. Сначала расспросят тебя, кто да откуда, бумаги стребуют,

прощупают всего, а потом только до кораблей подпускают.

— Так что же делать? — Петр с надеждой посмотрел в угрюмое лицо кормщика. Тот

улыбнулся одними глазами, — синими, глубоко посаженные, с разбегающимися вокруг

морщинками.

— Кто другой тебе бы сказал, мол, сиди, Петр Михайлович, зимуй, сентябрь на дворе,

штормит, до Печенги не дойти. А я, Василий, сын Иванов, говорю тебе, что я на Печенгу

и месяцем позже ходил. Так что сбирайся, завтра в море. А там ты уж сам к норвегам

переберешься, лодей ихних там много, путь быстрый. Ты в море-то был? — вдруг

спохватился кормщик.

— Был, но не знаю ничего, — удрученно признался Воронцов.

— За борт, значит, поплевывал, — не удержался от ехидного замечания Василий. — Ну, у

меня придется попотеть, мы с тобой вдвоем идем, более таких неразумных, как я, тут

не водится.

— Спасибо, — вдруг сказал Петя, поднимая глаза на крест. — Спасибо тебе.

Их несло на север уже несколько суток. Парус пришлось снять, иначе от него остались бы

одни клочья. В сером, холодном, бушующем пространстве, не было никого, кроме них, и

впереди — Петя это чувствовал — тоже не было ничего, только неизвестность и смерть.

Однако кормщик был неожиданно спокоен.

— Это еще не шторм, — сказал он, вглядываясь в горизонт. — Вот если нас совсем на север

угонит, вот там будет буря, там точно сгинем, льды там бескрайние даже сейчас.

— А может угнать? — Петя отплевался от соленой, резкой на вкус воды и вдруг увидел —

далеко, прямо по борту, низкие, темные берега.

— Грумант, — коротко сказал Василий и перекрестился. — А вот теперь, Петр, молись, тут

камней у берега видимо-невидимо, если нам днище распорет, конец нам придет, вода здесь

лютая .

Ветер усилился, их несло прямо на скалы. Кормщик отчаянно прокричал: «Держись крепче,

сейчас попробую ее на берег выбросить!».

Очнулся Петя на холодном песке.

— Жив, — сварливо и в тоже время обрадованно сказал Василий-кормщик. — Молод ты

помирать, да и чтоб лодью починить, две пары рук нужно.

Кормщик зашел в землянку, осмотрелся.

— Я тут годов десять не был, а смотри-ка, все на местах своих, как и надо.

— Дак, может, корабль какой придет сейчас? — спросил Воронцов, присаживаясь к грубому,

изрезанному ножом столу.

— Корабля, милок, — вздохнул Василий, — до мая не жди. Весной сюда наши могут

заглянуть за морским зверем, или норвеги за китами. А до тех пор море подо льдом будет,

никто сюда не ходок.

— А если пешком по морю, раз оно встанет? — Петя сразу понял, что сказал глупость, но

слово не воробей.

— Да, до первой полыньи, а она как раз саженях в ста отсюда, — ехидно ответил Василий,

роясь в старом сундуке. — Так, гвозди есть, молоток есть, веревки тоже предостаточно,

кремень, кресало, даже свечи остались, не придется в тюленьем жиру задыхаться.

— Так мы что тут, надолго? — Петя еще не понимал серьезности случившегося.

— Вот бестолковый, говорю ж, до мая. Пошли, надо дерево собирать для очага, кости

морозить дураков нет .

Кормщик научил его бить тюленей. Дело это долгое и кропотливое, надо часами сидеть у

края полыньи, почти не двигаясь, а потом сделать одно, но точное движение костяным

гарпуном. Тюлений жир на вкус был ровно падаль, мясо отдавало солью, но Василий велел

есть их сырыми. Иначе, стращал он Петю, сначала пальцами зубы изо рта доставать