o 8b191ad8675a2039

глазами. Боярыня чуть вздохнула и промолвила: «И вам, Ермак Тимофеевич, спасибо, что

не побрезговали нашим угощением».

В последний раз из ее рук он ел щи, - правда, вкусные, и черный хлеб. Теперь на столе, -

хоша и был Великий Пост, - от яств было не протолкнуться.

Она с ними за столом не сидела, сразу ушла, только привела дитя, – которое во время оно

сидело у него на коленях и называло его «тятей». Дитя превратилось в красивую смуглую

девочку, с такими же, как у матери, зелеными глазами. Иван Васильевич потрепал девчонку

по щеке и подарил нитку жемчуга.

-Ну что, - государь потянулся, - мы с Матвеем Федоровичем в Кремль поедем, дела у нас

еще, а завтра его к дружине своей в гости жди, атаман. Ты как - сам дорогу по Москве

найдешь?.

-Найду, конечно, если уж на Большом Камне не заплутали, - усмехнулся Ермак.

Матвей присвистнул. «Тут у нас, атаман, бывает опасней, чем за Волгой-то».

-Ничего, - спокойно сказал Ермак, поглаживая рукоятку сабли. «Справимся».

Когда захлопнулись за ними ворота, он еще недолгое время посидел за столом, и вдруг

улыбнулся, услышав легкое дыхание из боковой светелки.

Ермак закрыл за собой дверь на засов и повернулся к ней.

-В следующий раз, как захочешь меня увидеть, - ядовито сказал он, - не надо для этого татар

дожидаться.

Она молчала, потупив глаза, чуть улыбаясь, и вдруг медленно стянула с головы вдовий плат

– совсем так, как тогда, в Чердыни, когда атаман шагнул к ней, повалив лавку.

-Невеста, значит, царская, - он помолчал и вдруг грубо сказал: «А мне наплевать!».

Повернув Марфу к себе спиной, атаман разорвал – одним движением, - шелковый черный

опашень и кружевную рубашку. Он зажмурился от жемчужного, нездешнего сияния совсем

рядом с ним. Вдохнув, он сказал – тихо, спокойно: «Хоша бы ты у ста царей в невестах была

– все равно под венец я тебя поведу, Марфа Федоровна».

Он увидел, как рассыпаются по бархатной черной скатерти ее бронзовые волосы, как

выгибается стройная спина, и, уже ощущая ее жар, теряя голову, проговорил: «И не проси

меня, тебя поберечь, Марфа, - прошло то время. Сейчас ты у меня понесешь, поняла?»

-Не попрошу, - она повернула голову и взглянула на него – из-за плеча, зелеными, дикими,

рысьими глазами. «Не попрошу, Ермак Тимофеевич».

Потом она еще успела улыбнуться, вцепившись ногтями в скатерть, комкая ее, засовывая

себе в рот.

Кромы, граница Дикого Поля, май 1571 года

Он приставил ладонь к глазам и вгляделся в равнину. Ока, отсюда, с вершины холма,

казалась широкой, серебристой лентой. С юга тянуло жарким воздухом. Он прислушался –

шуршала трава, звенели птицы высоко в белесом, раскаленном небе.

После ранней Пасхи пришла небывало теплая весна. Вот уже месяц не было ни одного

дождя, трава под копытами коней высохла – чиркни кресалом, и займется с одной искры.

Невысокий, легкий мужчина вытер лицо от пота и повернулся к отряду:

-Не зажгут они степь-то? - спросил один из воинов.

-Кабы они отступали, - зажгли бы за собой, - хмуро ответил воевода, - а так что – им обратно

еще по ней возвращаться, коням где-то пастись надо.

-А ежели мы за ними погонимся? – раздался голос сзади.

-Нам главное – их сейчас через Оку не пустить, - резко сказал мужчина, - о погоне речи пока

и нет.

-Дак может, постоим, да и разойдемся? – предположил кто-то еще.

-Постоим,- воевода внезапно выругался, - с их стороны сорок тысяч, как перебежчики

доносят, а с нашей – семь пока что. Ты считать-то умеешь – на каждого нашего по шесть

ихних, и не только тех, что из Крыма пришли, но и черкесов с ногайцами.

Он устало прикрыл глаза и почесал короткие, золотистые волосы. «Ладно, поехали,

посмотрим, что там с засеками на Оке. От Ермака Тимофеевича гонца не было?»

-Нет пока,- ответили ему. «Только от царя – он к Серпухову подходит сейчас, с князем

Воротынским и полками людей государевых».

Мужчина сжал тонкие губы, и, ничего не ответив, хлестнул своего гнедого жеребца.

- Милая моя Марфуша! Пишу тебе быстро, ибо дел у нас – не оберешься. Вроде, с Божьей

помощью, разобрались мы с войском, кое тут у береговых воевод было.

Брат твой взял под начальство передовой отряд, что будет на Угре татар ждать, а я с

остальными силами стою на северном берегу Оки. Сейчас встретим хана, отбросим его

туда, где ему место, а потом я уже на Москву – за тобой.

Соскучился я по тебе, голубка моя, да и ты, думаю, кое-чего ждешь с нетерпением. Федосью

поцелуй от меня и берегите себя обе, ибо вы семья моя и другой мне Господь не

предназначил.

Марфа вздохнула и, поднеся грамоту к пламени свечи, сожгла. Легкий, серый пепел полетел

вверх, и она, дунув, посмотрела, как он медленно оседает на пол горницы.

-Заберу я тебя, как только вернусь, - сказал тогда Ермак. Они лежали у костра в еще

холодном, весеннем лесу, и он лениво поглаживал ее по спине. «Ты будь готова, много с

собой не складывай, впрочем, - он усмехнулся, - что я тебя учу, ты бегать умеешь».

Она потерлась щекой о его жесткую бороду, и, как всегда, почувствовала сладкую тяжесть

внутри. Атаман чуть улыбнулся. «Нет уж, боярыня, ты потерпи, когда с тобой муж говорит,

дослушай до конца-то».