o 8b191ad8675a2039

- Я же тебе послал письмо, - улыбнулся мужчина. «Видел, в октябре, когда сюда еще можно

было проехать».

- И как она? – Воронцов вдруг чего-то испугался.

- Она хорошо, - Джованни рассмеялся. «Я тебе завидую, Пьетро – теперь ты не один».

- Женись, - посоветовал Корвино. «Я вон собираюсь, как приеду в Лондон».

- Не могу же я завести семью в Риме. Тогда я каждый день буду думать – случись что, не

только я окажусь в подвалах замка Святого Ангела, но и они тоже, – ответил ди Амальфи.

«Я-то ладно, я мужчина, если я выбрал такую стезю – то сам и буду расплачиваться, а жену

и детей, зачем за собой тащить?».

- Ты же можешь отправить их в Англию, - неуверенно сказал Воронцов.

- И видеть раз в год. Тебе хорошо, ты близко работаешь, сел в Кале на корабль, и приехал, -

вздохнул итальянец. «Ну, если уж совсем будет невмоготу, Корвино, - я тебя попрошу

сосватать мне какую-нибудь милую английскую девушку. А ты на ком женишься?»

- Да я сам еще не знаю пока, - пробормотал Петя. «Хорошо, у моего брата дети есть – хоть

будет, кому за девочкой присмотреть до венчания».

Они спешились на маленькой площади – деревня была пуста, ровно и не было в ней никого.

- Сейчас все в горах, скот выгоняют, - сказал Джованни. «Вот, это здесь».

Дом был совсем маленьким, бедным, но внутри, - Петя оглянулся, - было очень чисто.

Кормилица, улыбнувшись, сказала: «Дети у нас в хлеву играют, уж простите. Коровы сейчас

до осени на пастбище, а там места много, свободно».

- Она хорошая девочка, синьор, - ласково проговорила горянка, ведя его к хлеву.

«Здоровенькая, послушная. Я ее уже отлучила от груди, хлопот с ней не будет. А что же

синьора?» - беспокойно спросила женщина.

- Она скончалась прошлым летом, - сказал Петя, и – как всегда, почувствовал, пустоту на

месте сердца. Пустоту и холод.

Женщина перекрестилась и сказала: «Храни Господь ее душу. Такая добрая, благородная

была жена ваша, синьор – настоящая праведница. Я закажу по ней мессу.

А дочку вашу мы окрестили, как положено, назвали в честь святой Елизаветы, – она в

апреле родилась. Она уже говорит немножко, - крестьянка улыбнулась.

Идя к низкому, сложенному из серого камня хлеву, Петя прошептал: «Благословенна будь ты

среди женщин, и благословен плод чрева твоего», и вспомнил, как то же самое говорил

Изабелле, солнечным, летним тосканским утром, в день ее смерти.

Он тогда целовал ее всю, - поднося к губам кончики волос, ловя чуть заметное движение

ресниц, чувствуя медовый, сладкий ее запах, - а потом, глядя в наполненные счастьем глаза,

вздохнул: «Господи, если бы я мог только сказать, как я люблю тебя. Но и слов-то таких

нет».

Она потянулась и обняла его, прижавшись к нему всем телом. «Хочу еще детей, много», -

сказала Изабелла, улыбнувшись. «Как окажемся дома, буду каждый год тебе рожать»

«Уже скоро», - Воронцов помедлил и вдруг добавил: «У меня ведь никогда не было дома,

Изабелла».

- Теперь мы – твой дом, - просто ответила она и шепнула: «Как же я скучала, Пьетро!»

- Я больше никогда не покину тебя, - сказал Петя. «Никогда, любимая».

Девочка стояла, схватившись за деревянную, грубую лавку, переступая босыми, пухлыми

ножками по земляному полу.

Курица зашла со двора, поклевала что-то рядом с ребенком, и дитя рассмеялось. Она была

вся свежая, белокожая, румяная. Каштановые, с рыжими прядями, волосы чуть вились,

темно-синие, будто море, глаза оглядывали незнакомца.

Петя, не видя ничего вокруг, опустился на колени и протянул руку дочери. Та посмотрела на

него серьезно, из-под загнутых, длинных ресниц, и взяла его за палец. Ручки у нее были

теплые, ровно солнце, и Воронцов почувствовал, как отступает боль, что наполняла его весь

этот год.

- Папа, - сказала девочка и придвинулась к нему – ближе.

Воронцов привлек ее к себе и поцеловал – в пахнущую молоком и сеном щеку. «Сага», -

прошептал он. «Сarissima».

Он подхватил Изабеллу на руки, а та обняла его за шею, положив голову на плечо. Он еще

раз поцеловал свою дочь и сказал: «Поедем домой».

Когда они уже спустились в долину, где ждала карета, Джованни сказал:

- Я, кстати, еду с тобой. Меня отпустили, ненадолго. Все же путь дальний, а ты один с дочкой

на руках.

Петя, укладывавший Элизабет, распрямился и взглянул прямо в лицо другу:

- Что ты ему за это посулил?

- Душу моего перворожденного ребенка,- хмыкнул Джованни и улыбнулся:

- Он мне еще в прошлом году отпуск обещал, а сейчас я ему сказал: «В конце концов,

человек я или не человек? Имею я право хоть иногда помолиться в своей церкви? Или тогда

переводи меня на работу куда-нибудь в Германию и дай жить спокойно».

- Хотел бы я слышать, что он тебе ответил, - присвистнул Петя.

- Уж прости, не буду тебе повторять всю его ругань, - расхохотался итальянец, и махнул

рукой вознице: «Трогай!»

Пролог

Лондон, май 1577 года

Он ждал ее так, как не ждал еще никого в жизни. Она была женой брата его друга, и, значит,

совершенно невозможно было даже думать о ней.

-О, сказал Пьетро, чуть привстав в стременах, - вон и Мария у ворот. Жена брата моего

старшего, - пояснил он, повернувшись к Джованни. «Он сам только в конце месяца должен в