- Пока надолго, - Джованни помолчал. «В Риме недовольны, как бы это сказать, тем, что
здешние христиане сохраняют приверженность старым обрядам. Я, конечно, постараюсь
осадить местных инквизиторов, но вы там предупредите, кого надо, – пусть люди пока будут
осторожнее.
С океана дул легкий, соленый ветерок, шелестели листья деревьев над головой, и
Джованни, на мгновение, прервавшись, подумал: «Да, все правильно. Подожду Хосе – пока
он вернется от этих йогов, или как они там называются, - все ему скажу, и исчезнем. Хватит
уже, устал я».
- Устали вы, - ласково сказала женщина. Она отпила из серебряного бокала и усмехнулась:
«А я вот так всю жизнь, святой отец, с двадцати лет этим занимаюсь. Раз в месяц
прогуляешься в порт, передашь письмо, - ну, скажем, в Бордо. А потом опять – смотри,
слушай, запоминай».
- Вам не одиноко? – вдруг спросил Джованни, глядя на изящный, беленый домик, на
каменную, с деревянной крышей, террасу, на какие-то местные, пышные цветы, что росли в
саду. «У вас же нет семьи?».
Сеньора Амрита потрогала золотой крестик на шее и вздохнула. «Мои родители были
браминами, - ну, вы знаете, кто это».
- Каста священников, - кивнул Джованни.
- Когда португальцы сюда пришли, нас стали крестить, - женщина смотрела куда-то вдаль.
«Всех, без разбору. Кто успел, - она махнула рукой, - бежал на север, а кто не успел… - она
не закончила и поиграла кольцами на пальцах. «Я осиротела в два года, сеньор Джованни,
вы уж простите, что я вас так называю, - а не святым отцом».
- Извините, пожалуйста, - он потянулся и коснулся смуглой, маленькой, сильной даже на вид
руки. «Ну, вот, - женщина вздохнула, - меня подобрал португальский торговец, крестил,
заботился обо мне, - ну, как заботятся о товаре, - он хотел меня продать потом, дорого, - она
кивнула в сторону океана.
- Так и получилось, что я христианка, сеньор Джованни. Семья, - она помолчала, - была у
меня дочка, Приянка, но та умерла родами, в молодости еще. Оставила мне внучку.
- А замужем, - Амрита легко поднялась, и он тоже встал, еще успев подумать: «Какая же она
маленькая, как птичка», - замужем я никогда не была, - закончила Амрита и рассмеялась:
«Пойдемте, вы же мне сказали, что любите острое».
- Люблю, - согласился Джованни. «Я долго жил в Новом Свете, так что перец мне знаком не
понаслышке».
Она усадила его на террасе, за большой стол черного дерева, и, поставив перед ним
фарфоровую миску, велела: «Берите, это рыба, креветки, все вперемешку, и овощи там тоже
есть. Я говядины не ем…
- И очень зря, - тихо сказал Джованни, берясь за ложку. «Я вас прошу, не надо рисковать».
Женщина положила ему огненной даже на вид еды, и сухо ответила: «Я, сеньор Джованни,
была раньше девадаси. Знаете, кто это?»
- Храмовая танцовщица, - он попробовал и долго дышал, открыв рот. Женщина подсунула
ему бокал с молоком и велела: «Выпейте». Она вдруг расхохоталась:
- Отец Приянки был немец, на гамбургском судне сюда пришел. Он в жизни нашей еды не
пробовал, бедный, у него даже слезы потекли, когда я ему с кухни принесла. А потом ничего,
привык. Три дня мы с ним всего и побыли, а потом ему возвращаться надо было на корабль,
отплывали они, - Амрита чуть погрустнела и посмотрела куда-то вдаль.
- И с тех пор я его и не видела, сеньор Джованни. А как поняла, что дитя он мне оставил, - от
португальца сбежала. Так и стала танцовщицей, жить ведь на что-то надо было. Потом,
конечно, - он чуть улыбнулась, - ну, как стала письма писать, - Амрита подняла бровь, -
можно было бы и бросить танцы, но уж очень они мне нравились.
- Ну, а говядину, - она усмехнулась, - говядину я как никогда в жизни не ела, так и сейчас не
буду. Христианка, не христианка – у меня и дочка, и внучка крещеные, - а заветы предков
своих я нарушать не стану.
- И долго вы танцевали? – спросил Джованни, накладывая себе еще.
-Да больше двадцати лет, Приянка моя покойная тоже с детства танцевала, и внучка
танцует, ну, - Амрита рассмеялась, - она у меня тут не сидит, ездит больше - женщина
внесла с крохотной, чистой кухоньки, - в каменный пол был вделан очаг, - еще одно блюдо, -
с рисом.
- Ну как? – лукаво спросила она. «Еще хотите?»
- Очень, - он потянулся за шелковой салфеткой и вытер слезы с глаз.
Амрита села напротив и серьезно сказала: «Вас там, чем кормят? Вы же в монастыре
живете?».
- Нет, отдельно, - Джованни улыбнулся, - разрешили, я все-таки высокопоставленное лицо.
- Так давайте я вам готовить буду, я же вон, - Амрита указала на собор, - там убираюсь, ко
мне привыкли, никто не заподозрит.
Джованни посмотрел на женщину и ответил: «Я в помещениях Святой Инквизиции живу, в
отдельном крыле. Так что вряд ли вам понравится туда приходить, сеньора Амрита».
- Бедный вы, - Амрита положила свою руку поверх его и они немного помолчали.
- Вот, - капитан повернулся к Майклу Кроу, стоящему на носу корабля, - входим в гавань Гоа.
Майкл бросил один взгляд на корабли, что были пришвартованы у низких, каменных зданий
складов, на гомонящую толпу, - крики рыночных торговцев доносились даже сюда, на тихую,
темно-синюю воду, - и сухо спросил: «Долго мы тут будем стоять?».