o c24ec28d571a6d65

- Да не меньше месяца, - пожал плечами голландец. «Пока разгрузим то, что привезли с

Явы, пока погрузимся…Но вы не бойтесь, если все будет в порядке, летом следующего года

уже будете в Лондоне».

- Очень бы хотелось, - пробормотал Майкл, сцепив длинные пальцы.

- А вы неплохо знакомы с морским делом, кстати, - улыбнулся голландец. «Для священника,

понятно».

- Я шесть лет провел на корабле, ребенком - сухо ответил преподобный . «Мой покойный

отец был капитаном».

Он ушел к себе в каюту, а голландец, проводив его глазами, пробормотал: «Три года

проповедовал туземцам в джунглях, и хоть бы порадовался, что, наконец, город перед собой

видит. Хоть да, тут же католики, это для него хуже туземцев. Мне-то все равно, - католики,

протестанты, - главное, деньги чтобы платили»

- Вот туда и встанем, - улыбнулся капитан, завидев свободное местечко. «Как раз

посередине, удобно будет, спьяну не заблудишься».

На палубе расхохотались, и «Милая Луиза», ведомая уверенной рукой, направилась к

грузовой пристани.

Он сидел на узкой, высокой койке, - со времен его детства на «Святой Марии», он ненавидел

такие. «Не то, что бы я на них спал, - криво усмехнулся Майкл, - у Берри мы на полу в чулане

ночевали, а потом – в гамаках, вместе с матросами». Он отложил Библию женевского

издания, и, взглянув в распахнутые ставни, отвел взгляд – с берега тянуло жаром, специями,

человеческим потом, разносчик, стоя на набережной, нараспев предлагал какую-то дрянь.

То письмо Майкл сжег, едва прочитав, - он как раз тогда готовился уехать в Бантам

миссионером, вместе с экспедицией Корнелиса де Хаутмана.

- В море, значит, - хмыкнул он, глядя на то, как рассыпаются хлопья пепла в камине. «И

успел обрюхатить еще одну шлюху перед смертью. Ну, хоть она тоже сдохла, с отродьем ее,

меньше хлопот будет. А братец мой жив, значит. И та девчонка жива. На троих, значит,

наследство, придется делить. Ну ладно, это мы еще посмотрим.

- Вот только, зная дорогого папу, - Майкл чуть улыбнулся, - кроме наследства, он еще кое-

что, наверняка, припрятал, зря он, что ли, тридцать лет в Карибском море плавал? Доберусь

до Лондона, схожу, узнаю – вдруг папа оставил письма какие-нибудь? Наверняка, - Майкл

закрыл глаза и глубоко вздохнул.

Он лег на койку, повернувшись лицом к переборке, и, сжав зубы, велел себе: «Терпи».

Терпеть становилось все труднее, - в джунглях, стараясь выжить, он просто об этом не

думал, а сейчас, когда в каюту с берега веяло томной, осенней жарой, когда корабль чуть

покачивался на легкой волне, - Майкл опять почувствовал то, что он усмирял все эти годы.

«Не сейчас, - сказал себе он. «Тогда, когда у тебя будут деньги, тогда, когда ты будешь на

пути туда, к своей цели. Только тогда, но не сейчас».

Он встал, и, пройдя в боковой чулан, сняв рубашку, облился водой. Вытираясь, он

прислонился лбом к доскам, и, заставил себя вспомнить Санта-Ану. Как и всегда, это

помогло – желание сменилось отвращением, и Майкл, устроившись на койке, облегченно

вздохнув, опять взялся за Библию.

Хосе приложил пальцы к смуглому запястью больного и затаил дыхание, одновременно ,

внимательно, осматривая морщинистое лицо. Сердце билось с перебоями, то часто, то

медленно, замирая. «Странно, - подумал он, - лицо истощено, а на теле – отеки».

Юноша вымыл руки горячей водой и осторожно приподнял оба века – по очереди. «Еще и

паралич глаза, - пробормотал он.

- У него болят ноги, он с трудом ходит, и не помнит, как его зовут, - раздался сзади мягкий

голос наставника. Индиец говорил на хорошем португальском, и, когда Хосе, приехав сюда, в

горы, удивился, услышав его приветствие, тот только улыбнулся: «Я полвека лет лечил там,

- он махнул рукой на тонкую полоску океана, - в городе. Вот сейчас, на старости лет, сюда

перебрался».

Хосе окинул взглядом тонкую, стройную фигуру индийца и подумал: «Интересно, когда он

начал лечить? Ему же лет шестьдесят, не больше».

- Мне восемьдесят три, - сухо сказал врач. «Пойдемте, покажу, где вы будете жить».

Комнатка оказалась крохотной, но чистой, кормили – хоть и скромно, без мяса, - но вкусно.

Хосе, однажды вечером, сидя при свече, приводя в порядок свои записи, подумал: «Вот бы

не уезжать отсюда подольше».

Он посмотрел еще раз на больного и, вздохнув, сказал: «Это может быть старческое

помутнение ума, сопряженное с болезнью сердца. Ему же лет семьдесят?».

- Ему тридцать, - ядовито сказал наставник, - и два месяца назад он играючи таскал мешки с

рисом там, в порту.

- Да, - Хосе задумался, и, посмотрев на деревянную миску, что стояла рядом с больным,

спросил: «Почему его кормят иначе, чем остальных? Всем сегодня давали обыкновенный

рис, я сам его ел, а ему – что-то другое, - юноша понюхал. «Это тоже рис, но какой-то

странный, я такого не видел».

- Молодец мальчик, - нежно сказал наставник. «Это рисовые отруби».

- Но зачем? – удивился Хосе. «Что они изменят?».

- А! – индиец поднял длинный, чуть костлявый палец.

- Вот об этом мы будет говорить вечером, после ужина, а за него, - врач наклонился и

ласково поправил на больном тонкое одеяло, - ты не беспокойся, его вовремя привезли и