О ней и о ней

- Мы синеблузники, мы профсоюзники

Мы знаем всё и обо всём.

И вдоль по миру свою сатиру,

Как факел огненный несем...

Сцена 80. Улица перед ГубЧК. Натура. Ночь. Зима.

Освобожденный зверь с довольным ворчанием, с топотом, сотнями ног резво побежал в раскрытые ворота на улицу.

И радостью беспричинной, хмельной, звериной радостью жизни захмелели чекисты. В эту ночь невиданное увидел белый трехэтажный каменный дом с красным флагом, с красной вывеской. С часовыми у ворот и у дверей. Вышли за ворота с хохотом, с громкими криками сотрудники ГубЧК.

Срубов Председатель коллеги ГубЧК, мальчишкой забежал вперед, схватил горсть снега и снежком Ваньке Мудыне в морду.

Ванька, захлебнувшись снегом, взвизгнул:

- Я вам сейчас, товарищ Срубов, председательскую залеплю!

Мудыню поддержал мрачный Боже и слепив снежки бросили их...

...Срубову сразу в спину и в шею два белых холодных комка.

Срубов в кучу чекистов кинул ещё ком...

...и чекисты, как школьники, выскочившие на большую перемену на улицу, с визгом принялись лупиться снегом. Ком снега - ком смеха. Смех - снег. И радость неподдельная, беспричинная, хмельная, звериная радость жизни.

Срубова облепили, выбелили с головы до ног.

Попало и в лицо часовому-китайцу. Тот обиделся в взяв винтовку на руку с китайским акцентом крикнул:

- Моя неприкосновенная. Мая часовая!

Крик этот немного отрезвил чекистов. Прощались сердечно, как близкие родственники, которые помирились после серьезной размолвки.

Срубов на углу пожимал руку Кацу, смотрел на него прояснившимися, блестящими глазами:

- Да свидания, Ика. Всё хорошо, Ика. Революция - это жизнь. Да здравствует революция, Ика.

Сцена 81. Квартира Срубова. Павильон. Ночь. Зима.

Дома Срубов с аппетитом ужинал. И, вставая из-за стола, схватил печальную, черную женщину-мать, закрутился с ней по комнате.

Мать вырывалась: не знала сердиться ли ей или смеяться. Кричала, задыхалась от бешеных туров неожиданного вальса:

- Андрей, ты с ума сошел. Андрей... пусти!

Срубов смеялся:

- Всё хорошо, мамочка! Да здравствует Революция, мамочка!

Сцена 82. Кабинет Срубова. Павильон. Ночь. Зима.

Допрашиваемый посреди кабинета. Яркий свет ему в глаза. Сзади, с боков мрак. Впереди, лицом к лицу Срубов.

Допрашиваемый видит только его и двух конвоиров в границе освещенного куска пола.

Срубов работает с бумагами. На допрашиваемого никакого внимания. Не смотрит даже.

Часы на столе показывают час ночи.

Подследственный волнуется, теребит хилые, едва пробивающиеся усики. Со Срубова не спускает глаз. Ждет, что сейчас тот начнет его спрашивать. Напрасно.

Пять минут молчания. Часы на столе показывают пять минут второго.

Допрашиваемый нервничает.

Часы показывают десять минут второго.

Срубов что-то внимательно пишет.

Часы показывают пятнадцать минут второго.

Допрашиваемый расслабляется.

И вдруг как неожиданный удар голос Срубова, не поднимающего голову от бумаг:

- Ваше фамилия, имя, отчество?

И головы не поднял. Будто бы и не он. Всё бумаги перекладывает с места на место.

Допрашиваемый вздрогнул, ответил:

- Усов... Вениамин Алексеевич...

Срубов и не думает записывать. Опять занялся бумагами.

Часы показывают двадцать минут второго. И опять:

- Ваше фамилия, имя, отчество?

Допрашиваемый растерялся. Он рассчитывал совсем на другой уже вопрос. Запнувшись, ответил:

- Усов Вениамин Алексеевич.

Опять пауза. Срубов разрывает какой-то конверт.

Часы показывают половину второго.

И опять вопрос Срубова:

- Ваше фамилия, имя, отчество?

Это уже как удар молота. Допрашиваемый обескуражен.

А Срубов делает вид, что ничего не замечает.

Допрашиваемый слегка с раздражением:

- Усов же... Вениамин Алексеевич.

Еще пауза.

Часы показывают тридцать пять минут второго.

И снова вопрос:

- Ваше фамилия, имя, отчество?

Допрашиваемый обессилен, раскис. Не может собраться с мыслями. Сидит на табуретке без спинки. От стен далеко. Не к чему прислониться. И это свет в глаза. Винтовки конвойных.

Срубов наконец поднимает голову. Давит тяжелым взглядом. Вопросов больше не задает. Сам рассказывает: