О привидениях и не только

Я сказал, что до сих пор ни в одном респектабельном театре не пытались установить такое правило и что оно кажется мне исключительно нелепым и огорчительным. И добавил, что придется написать об этом в «Таймс».

Гардеробщик ответил, что сожалеет, но таковы данные ему распоряжения. Зрители жалуются на то, что не могут с удобством пройти к своему месту или покинуть его, потому что им мешают чужие ноги. Поэтому принято решение – в дальнейшем все должны оставлять ноги при входе в театр.

Мне показалось, что, устанавливая такой порядок, театральная дирекция превысила свои полномочия, и в обычных обстоятельствах я бы его оспорил. Но, поскольку был там скорее гостем, чем завсегдатаем, решил не устраивать беспорядков, сел и покорно приготовился выполнить требование.

До тех пор я понятия не имел, что человеческую ногу можно отвинтить. Думал, они неотделимы от тела. Но гардеробщик показал, как это делается, и оказалось, что это очень просто.

Открытие удивило меня не больше, чем само требование оставить ноги в гардеробе. Во сне нас ничто не может удивить.

Однажды мне приснилось, что меня должны повесить, но я и этому ничуть не удивился. Не удивился никто. Мои родственники пришли со мной попрощаться и пожелать всего хорошего. Они явились все до единого и вели себя очень мило, но не проявили ни малейших признаков удивления – ни один из них. Казалось, что все расценивали грядущую трагедию как самое естественное дело на свете.

Они отнеслись к этому несчастью с таким стоицизмом, что могли бы посрамить даже спартанцев. Никакой суматохи, никаких сцен, напротив, преобладала атмосфера кроткой веселости.

Они были очень добры. Кто-то, кажется дядюшка, принес мне пакет сандвичей и немного чего-то во фляжке, на случай, как он выразился, если я проголодаюсь на эшафоте.

Нас учат удивляться «те близнецы-тюремщики бесстрашных»[25], Знание и Опыт. Мы удивляемся и не верим, когда встречаем в романах и пьесах порядочных мужчин и женщин, потому что Знание и Опыт научили нас, сколь редко и сомнительно существование таких людей. В реальной жизни мои родственники и друзья наверняка удивились бы, услышав, что я совершил убийство и за это меня должны повесить, потому что Знание и Опыт научили их: в стране, где сильный закон, а полиция не дремлет, гражданин-христианин обычно успешно противостоит голосу искушения, подталкивающего его совершить преступление.

Но в страну грез Знанию и Опыту хода нет. Они остаются снаружи вместе со скучным мертвым телом, частью которого являются, а свободное сознание, избавившись от их сковывающей опеки, легко проскальзывает сквозь темные врата, чтобы радостно резвиться по своей воле среди запутанных тропинок в саду Персефоны.

И ничто встреченное им в этой вечной стране не удивляет его, потому что не стесненное глупыми условностями бодрствующего ума, уверенного, что во вселенной не может существовать ничего за пределами его представлений, сознание наше знает – все возможно и даже вероятно. Во сне мы летаем и не изумляемся этому, разве только отмечаем, что раньше летать не умели. Мы разгуливаем нагишом и не стыдимся этого, разве только слегка недоумеваем, почему полиция нас не останавливает. Мы беседуем с умершими и думаем только, что нехорошо с их стороны так долго к нам не приходить. Во сне случается такое, о чем не расскажешь обычным человеческим языком. Во сне мы видим «свет, что не на море и не на земле»[26], слышим звуки, которые никогда не услышит бодрствующее ухо.

И только во сне пробуждается наше истинное воображение. Проснувшись, мы никогда ничего не воображаем, мы просто меняем, разнообразим и перемещаем. Снова поворачиваем калейдоскоп окружающего и получаем новый рисунок, но ни один из нас ни разу не добавил даже самого крохотного стеклышка в эту игрушку.

Джонатан Свифт видит одну людскую расу ростом меньше, а другую – больше, чем людская раса, что живет на наших улицах. И еще он видит страну, где лошади заменили людей. А действие одного из романов Бульвер-Литтона происходит внутри земного шара, а не снаружи. Райдер Хаггард представляет нас даме, которая уже несколько лет назад перешагнула тот крайний возраст, который обычная женщина может назвать в ответ на вопрос «Сколько вам лет?», и описывает крабов, которые намного крупнее, чем монета в шиллинг или восемнадцать пенсов. Число так называемых писателей с воображением, посещающих луну, приближается к легиону, но ради новизны, которую они там обнаруживают, вполне можно ездить в Путни, будет все то же самое. Другие то и дело описывают нам свое представление о мире, каким он станет через сто или тысячу лет. В этом мире всегда отсутствуют люди, что очень подавляет, до такой степени, что читаешь и утешаешься мыслью – как хорошо, что мы все к этому времени умрем и будем благополучно похоронены. В этих предсказанных утопиях все мучительно хорошо, чисто, все до болезненности счастливы, и вся работа выполняется электричеством.