О счастье физической любви: как обогатить свою сексуальную жизнь

Женщины не только должны были рожать этих детей, но и воспитывать их. В 1994 году я участвовала в конгрессе, посвященном детям, подвергшимся плохому обращению в Малайзии, когда с потерянным видом появилась женщина в вуали, словно явилась из ада, и она действительно прибыла из Сараева, чтобы рассказать о своих переживаниях и участи детей, родившихся в результате насилия.

Похоже, по религиозным причинам исключалось, чтобы женщины отдавали детей войны на усыновление. Им пришлось испить чашу страданий до дна, родить и воспитать плод унижения, боли, расовой ненависти, возможной смерти, ибо за гранью любого изнасилования лежит смерть.

«Однако остается связь между смертью и сексуальным возбуждением. Вид или представление смерти могут наполнить, по крайней мере, психически нездоровых людей желанием сексуального наслаждения» [63] , – писал Жорж Батай. Сербский солдат Борислав Герак, главный обвиняемый на первом процессе по военным преступлениям в Боснии […] рассказал, как он вместе с товарищами совершил девять посещений в августе и сентябре тюрьмы Вогоска к северу от Сараева, где содержались мусульманки. При каждом посещении выбиралась одна женщина, ее подвергали групповому изнасилованию, а потом увозили в лес и убивали.

В этом, на мой взгляд, кроется величайшая разница между мужчинами и женщинами, потому что в экстремальных условиях мужской член может стать орудием смерти, а женское лоно дарит жизнь. Экстремальные условия: война, сопровождающаяся расистским безумием, носящим название «этническая чистка». И это просто безумие.

Когда я работала в терапевтическом центре по реабилитации жертв сексуального насилия [64] , мне довелось встретиться с женщиной особого рода, ибо она была отцеубийцей. Чтобы поддержать ее, я приняла участие в суде над ней.

Эта молодая женщина убила своего отца выстрелом из ружья. Она пробыла несколько месяцев в тюрьме, потом ее выпустили на свободу в ожидании суда. Почти два часа в зале суда присяжных она рассказывала, что заставлял ее испытывать отец долгие годы.

Мать ушла от отца, оставив ему десятилетнюю дочь. И с этого момента он принялся пользоваться ею, иногда под угрозой ружья. Когда она увидела на столе для вещественных доказательств ружье, она произнесла незабываемую фразу: «Это ружье и есть все мое детство!» Детство и отрочество, проведенные в частых изнасилованиях с помощью предметов, попадавшихся под руку похотливому отцу, совершавшему инцест.

Она также с дрожью в голосе, предваряющей самое худшее, говорила, что ее вынуждали к совокуплению с ее собственной собачкой.

К ружью… было труднее всего подступить – он насиловал ее этим ружьем, угрожая смертью, и именно из этого ружья она его убила!

В конце этого рвущего душу процесса прокурор произнес великолепную обвинительную речь. Он, обращаясь к присяжным, сказал в конце своего выступления не «Виновата ли м. Х. в том, что убила отца?», а «Виновата ли м. Х.?». На этот вопрос присяжные ответили: нет! Когда-то испытавший пытки ребенок был оправдан…

И у юстиции бывают праздники.