О театре и не только

– У вас есть вопросы? – обратился Городовиков к Ножкину и Кичапову. Те отрицательно качнули головами. Пауза.

– Ну, что скажите дальше, молодой человек? – повторил вопрос Городовиков.

–Извините, Басан Бадминович, я не компрометировал Вас, а просто обратился к Вам и ничего другого не было. Разрешите работать? – снова промямлил я. Пауза.

–У вас есть вопросы? – снова обратился Городовиков к Ножкину и Кичапову. Вопросов не было. Пауза.

–Вы свободны, молодой человек.

Я поблагодарил и вышел. Пришел в кабинет к Намсинову.

–Что, все? Так быстро? Рассказывай подробно.

Я изложил в двух минутах. Намсинов:

– И все?

– Все, – ответил я.

– А как у него настроение было? – спросил Илья Евгеньевич.

– Были непроницаемы все. Ничего не читалось.

– Понятно. Думаю, все будет хорошо. Иди и жди, – сказал Намсинов и пожал руку.

Через какое-то время парторг театра Б. Морчуков сообщил, чтобы я выходил на работу, которой я был лишен около шести месяцев. «Жуковщина кончилась», – сказал я другу.

Но последующие события показали, что я ошибался. Мои спектакли открывали, закрывали театральные сезоны. Я ставил все ведущие спектакли театра – по пьесам Баатра Басангова, «Воззвание Ленина» С. Каляева, «Клейменные годы» В. Нурова, «Верный путь» Б. Дорджиева, пьесы Островского, Брехта, Горького. Меня же постоянно замалчивали. Лет двадцать пять продолжалось такое игнорирование.

Б. Городовиков мудро отнесся к моей тогдашней театральной шалости. Будь другой секретарь, наверное, все повернулось бы в моей судьбе иначе. Мы были в плену у времени. Он же был крупной и сильной личностью и потому свободен в своих решениях и поступках.

Эпоха русской труппы в Калмыцком театре

Русская труппа просуществовала при Калмыцком театре много десятилетий. Это был плодотворный и обоюдополезный тандем русской и калмыцкой труппы. Я вспоминаю этот период с любовью и с улыбкой. Как вспомню Асю Ефимовну Нахимовскую, Сашу Щеглова, Леонида Гукайко, то невольно улыбаюсь, и душа настраивается на веселую и оптимистичную волну.

Первый спектакль у меня был в русской труппе. Ася Ефимовна играла в «Затейнике» бывшую жену затейника-массовика. Заняты были артисты Л.Г. Гукайко, Ю. Шапиро, Л.П. Костенко – жена режиссёра Л.Н. Александрова. Репетиции шли ударно и весело. Это была моя дипломная работа. Пьеса В. Розова очень сложная, серьёзная. Я ещё не оброс ракушками штампов, не наросла во мне режиссёрская власть, не был в плену принятых в театре каких-то навыков, приёмов, обычаев. Репетировали без натуги, как дышали – не замечая. Есть сцена, где встречаются два бывших друга и пьют за встречу. Распивают, закусывают, говорят. Снова наливают, пьют. А я не верю, что они пьют водку и не пьянеют. На репетиции во всех театрах мира наливают воду, когда актёры пьют водку. Если коньяк – то чай, лимонад. Но мне нужно, чтобы актёры пили водку и пьянели. А тут пьют, как воду, и не пьянеют. То есть ничего не играют. Я разозлился и говорю актёрам: «Что же вы водку не умеете пить, ну хоть наиграйте, что опьянели. И водку вы пьёте, как воду. Хоть бы поморщились, поперхнулись или что-то в этом роде». Актёр Шапиро Юра говорит: «Ну, покажи, как надо». Я бросился к сцене, налил полный стакан и приготовился выпить. Актёры на меня смотрят. Я только глотнул – тут же поперхнулся. Оказывается, в бутылке у них была водка. Я вначале обомлел, а потом расхохотался, и актёры тоже. Оказывается, они принесли с собой водку и втихаря пили её, стараясь не показывать, что пьют настоящую водку. И потому пили её, как воду. Нас трое, ну какая тут репетиция. Распили остатки.

На репетиции спектакля «Тоот, майор и другие» Л.Г. Гукайко играл венгерского мужичка Тоота. Как-то на репетиции я ему говорю: «Леонид Георгиевич, вы меня доконаете своим украинским акцентом!»

– Не понял? – зло спросил он.

– У вас украинский акцент!!! – кричу я.

Леонид Георгиевич вскочил и произнёс:

– У мэнэ? У пэрвый раз слышу!

Актёры грохнули. Дядя Лёня постоял, понял свой грех и сам засмеялся. Он коренной украинец, Гукайко. Он был полный, всегда потел. Сала много ест – шутили актёры.