О театре и не только

Однажды, на току, Санджи мне говорит: «Оставляй буудя (зерно) несколько пригоршней в фургоне». А я ему отвечаю: «Учетчица дала веник, чтобы все зерно выметал». Лиджиев головой покачал и посмотрел на меня укоризненно. И я понял, почему. Потом мы с Санджи делали так – когда я заходил с веником якобы «вымести» последнее зерно, он заговаривал зубы учетчице, а я, в это время, пользуясь моментом, с несколькими пригоршнями зерна в своем фургоне, на двух быках, пускался наутек. Метрах в трехстах от тока меня встречали мальчишки-калмыки и руками выгребали эти остатки зерна с пола. Вечером их матери мололи это зерно в круглых каменных жерновах и варили будан. Я и сейчас горжусь тем, что мог таким образом помогать своим соплеменникам, не нанося какой-то особенный урон государству. А безграмотный пастух Лиджиев гнул свою политику – помогал калмыкам, защищал их, рискуя своей свободой и жизнью, ездил два раза к Сталину. Умер Санджи Лиджиев на своей малой родине в Оргакинах, в 60-х годах прошлого века. Потомки его живы, дай Бог им здоровья!

Когда я рассказал эту сибирскую историю Володе Хахарову, ныне покойному, то он, в свою очередь, поведал мне, что его отец – Хахаров Намса Кекеевич, работая директором «Заготзерна» в Хакасии, приказал своим соплеменникам подшить валенки, чтобы в них сыпать зерно. Грамм по 200 засыпали земляки в валенки. Вот такие маленькие «подвиги» наших братьев-калмыков выручали голодных и ущемленных степняков в далекой Сибири.

***

В Верх-Иче был небольшой маслозаводик. Работал там разнорабочим ледника Евгеев Манджи, его потомки тоже сейчас живут в поселке Оргакин. Так вот этот Манджи зимой, в одиночку, долбил лед на реке, а потом тащил на санках эти куски замерзшей воды на крутой берег. Возле маслозаводика Манджи сбрасывал лед в яму и накрывал все это «добро» соломой. Такой «холодильник» выручал летом – там хранилось заготовленное масло в фанерных ящиках. Их Манджи с женой сами сколачивали в бондарке. Однажды Евгеев Манджи шепнул мне, чтобы я пришел к бондарке вечером с посудиной и ждал его. Ну, я и прибежал к условленному месту с погнутым старым ведром. Дядя Манджи как увидел с ведром, заорал: «Ты что, сдурел?! Приперся с ведром, чтоб все начальство увидело и народ?! Приходи завтра с кружкой! Заверни в тряпку!». Масло что ли хочет дать дядя Манджа? – промелькнуло у меня в голове.

На следующий день, предупрежденный дядей Манджи об осторожности, я взял алюминиевую погнутую кружку завернутую в тряпку, и крадучись, озираясь, мелкими перебежками добрался до бондарки. Дяди Манджи не было. Вечерело. Я залег на свалившийся тын (плетеная загородка) и стал оглядываться. Наконец появился «резидент» – дядя Манджи и тихо свистнул. Я выскочил из укрытия, дядя Манджи глянул по сторонам, взял мою кружку и налил в нее из своего ковшика белую густую жидкость. «Это закваска. Скажи, что молоко несешь от Груздихи», – сказал и растворился в темноте Манджи. Я отпил глоток из кружки. О-о-о! Было что-то невообразимое! Закваска показалась мне сметаной, которую, ложки три, я пробовал у бабки Груздихи когда-то. «Секрет» дядя Манджи мама раскрыла своим соплеменникам. Похвасталась. И наши тоже стали наведываться на маслозавод к Евгееву. Начальник цеха Толчин Егор пронюхал, что Евгеев Манджи умыкает закваску и накинулся на него: «Ты что это, Евгеев, государственное добро тыришь?! Ты понимаешь, что ты наносишь урон государству?!». У Евгеева помутилось в голове от таких слов. «Ты может и масло втихаря тыришь?! Судить тебя надо!», – не унимался Толчин и погрозил кулаком. Евгеев стал божиться, оправдываться, запинаться, заикаться, слова из него лезли какие-то неубедительные и вскоре он окончательно затух. «Давно воруешь?», – помягчев, спросил Толчин. «Да кружек 5–10 дал детям. Да это же отходы, Егор. Остатки от приготовления масла. Эту закваску все рабочие пьют кружками…», – оправдывался Евгеев. «Ладно, у тебя дети… Раздувать это дело не стану…Ты это…ну, как тебе сказать…ну, ты понимаешь?», – и Толчин свою непонятную речь для Манджи стал пояснять жестами. Евгеев, не понимая жесты начальника цеха, развел руками и еще больше разозлил Толчина. «Вот долдон! Самогонку достань! И не стану шум поднимать…», – и пошел.

Евгеев ему вдогонку: «Да где я ее достану, Егор? Все держат в секрете, Егор, ну постой…».

Закваска, пахта, обрат были отходами, когда сбивали масло. Пахту и обрат давали колхозным свиньям, а закваску раздавали рабочим под запись. Она стоила копейки. Начальник цеха это понимал, но ему хотелось лишний раз поизголягься над спецпереселенцем. Были такие люди, но были и другие.