– Чё, конек взыграл?! Чё ты изгаляешься над бедной женщиной!?! – заорал Захар Афанасьевич на завхоза. Тот аж опешил.
– А ты чего рот разеваешь? – заскулил завхоз Рындин. И пошел пулеметный мат. Хромой Захар Афанасьевич вскочил с бревна и с костылем угрожающе подошел к завхозу.
– Счас как врежу и не посмотрю, что ты завхоз! Ты чё звереешь?! Конек взыграл?! Дак я тебя умерю! Как дам тебе между ног, так ты взвоешь и забудешь про свою любовницу Кланьку!
Бабы захохотали. Рындин аж вскипел при слове Кланька и набросился на Захара Афанасьевича. Началась возня и пошел мат-перемат. Хромой не сдавался, бабы замолчали, потому что вошел во двор председатель сельпо.
– Афанасич! Опять «конек взыграл»?! – улыбаясь пробросил председатель сельпо.
– Слушай, начальник, приструнь Рындюшу! Сам поганый и фамилия у него поганая! – стал оправдываться Захар Афанасьевич. Председатель похлопал по плечу хромого и сказал:
– Угомонись, старый. А ты, Рындюша, тьфу, Рындин, займись делом.
И ушел. Захар Афанасьевич снова сел на бревно и проворчал:
– Сам поскуда и фамилия твоя поскудная!
Завхоз понял, что ответить ничего не может хромому Захару Афанасьевичу, махнул рукой и пробросил: «Я еще доберусь до тебя!» – и ушел. Бабы ушли за поленницу сплетничать по поводу случившегося, а Захар Афанасьевич снова закурил свою самокрутку и подозвал молчавшую в стороне маму. «Чё это Рындюша третеводни (три дня назад) орал на тебя? Спецпереселенкой, чухломой обзывал. Я тебя в обиду не дам. Эстонцев не трогает, не обзывается. Чувствует силу. Они его втихаря так наколошматят, что он забудет свою поганую фамилию!» – и сплюнул густой коричневой слюной. «Это ты одна устроилась в сельпо, рабочий класс так сказать, а остальные калмыки в колхозе пасут ночных коров и тоже молча тянут лямку за трудодни, да еще изгаляются некоторые вроде Рындюши, Бандеровец х..в! Он сам выселенный! Вот и срывает злость над беззащитными бабами! Выслужиться хочет. Ты, Анечка, не дрейфь! Вот «конек взыграет» по полной я ему так врежу, что укатится в свои Карпаты! Он скрытый враг советской власти!» – и снова сплюнул густой, вонючей слюной. Рындюша так разбередил маму, что она всплакнула и вытерла подолом слезы.
Я случайно оказался свидетелем этой стычки, потому что с выселенным немцем, одноклассником Костей Лебзаком был в это время на крыше. Зорили гнезда. А Лебзак рассказал отцу, выселенному из Поволжья. А потом и отец Кости дал нагоняя нам и мама добавила. Так что кроме нагоняя от населения и от родителей получили взбучку.
Вот такая маленькая зарисовка, одна из многих случаев, получилась во время «сибирской академии» унижения и прозябания. Эта «сибирская академия» как заноза сидит внутри и никак не выколупать из душевной копилки Сибириады. В общем «конек взыграл» внутри и выскочил этот эпизод.
Сибирская окрошка
Старшее поколение помнит и знает – то, что вспомнил я, и то, что рассказывали другие. Похожие истории были по всей Сибири, где проживали калмыки во времена глобального геноцида. Уйти, уехать в другую местность, в другое село, город, спецпереселенец не мог. Наказывали. А тут исчез из деревни Верх-Ича, ночной пастух Санджи Лиджиев. Шел 1950 год, расцвет сталинизма. Пропадал Лиджиев дважды за все время нахождения в ссылке. В первый раз Лиджиева вернули из Омска, почему-то не наказали. В следующее лето Лиджиев снова исчез. Вернули из Москвы. Опять не наказали. Зато моей маме из-за него досталось. Мама была «правой рукой» коменданта, а это значит, что она собирала по деревне соплеменнков на «расписку». Комендант ругал ее за то, что она «проглядела» Лиджиева. Мама плакала. Пастух Лиджиев объяснил свою «выходку» тем, что «ехал к Сталину, сообщить правду о калмыцком народе. Он думает о стране и не знает, что произошло с нашим народом», – оправдывал свой поступок Санджи. Неграмотный ночной пастух Санджи Лиджиев, многое не зная, имел свою искреннюю цель – пытался спасти калмыцкий народ. Бесстрашного и безграмотного пастуха не наказали за его «побеги». Почему? Для меня и сейчас остается это загадкой. Этот сопротивленец злу, вышел сухим из воды. Чем «подкупил» органы власти этот простой и неграмотный пастух? Знали же об этом «побеге» и районная и областная комендатуры! Но ничего не предприняли. Непостижимо, но это факт! Или чудо. Я, тогда еще 12-летний пацан, и соплеменники, переживали за Лиджиева и за маму, но обошлось.
***
Во время школьных каникул я работал в колхозе: сенокос, скирдование, прополка, уборка урожая – все это прошел. На уборке урожая я возил в «фургонах» зерно. «Фургоном» мы называли самодельный сколоченный большой ящик на колесах, который тягали два быка. На току, где сушили зерно, работал тот самый Лиджиев Санджи. Днем он был на току, а ночью пас коров – надо было детей на ноги поднимать. Поэтому и пахал он днем и ночью. И никогда не плакался, не жалился, молча тянул свою лямку, не то что нынешнее поколение – один скулеж на жизнь, супругов, детей и соседей.