О театре и не только

Стал ходить по землянке, расстегнул полушубок, стал поправлять ремень, и тут упала кобура с пистолетом. Мать шуганула к печке, а я на топчане сидел и не шелохнулся. Комендант поднял кобуру и подошел к ведру с водой, зачерпнул черпаком воды и стал пить. Видимо, бражка в животе бродила. Комендант пока пил и обливал лицо водой, наш соплеменник выскочил на улицу, комендант за ним. Смотрим с матерью в окно, а комендант догнал соплеменника, дернув за рукав. Остановились. Комендант махал руками, шла брань. Соплеменник молча стоял и уже не возникал. Потом сели в сани и уехали. Мама засобиралась, идти сзывать калмыков на расписку в сельсовет.

Когда мама пришла из сельсовета, то молчала. Ничего не говорила, стучала кастрюлей, ложками и вздыхала. Чем закончилась история с новоприбывшим соплеменником, не знаю.

Из рядом лежащих деревень пешком приходили наши соплеменники. И я сам ходил в деревню Бекташ к Босхомджиеву дяде Леше, а в Элисте уже с матерью жили у него на улице Чернышевского. Ходил в село Кама к Омшановым. К дяде Володе, к Алексею и Маше. Пешком 40 км. Было любопытно, как живут соплеменники в другой Вселенной. Я жил в деревне, но не расписывался, был относительно свободным, вроде пока не «враг народа». Но я знал, что мы невольные люди, и не крепостные, а всё-таки подневольные. Знали об этом и местные дети, и взрослые. Поэтому не было того радужного детства. И поэтому нечего сопли распускать по поводу того, что народ нас хорошо принимал. Да, были единичные случаи, когда вдруг проявлялась у местных человечность, гуманность и т. д.

При всей строгости режима по отношению к калмыкам, наши земляки имели дерзость, шастали по деревням. Кочевые гены просыпались и в этой закрепощенной свободе.

Однажды в деревне появился Гильджиров Бамба. Веселый холостяк, лет 35. Как он устроился в колхоз не понятно. Рабочих рук не хватало, а председатель колхоза, зная всё о калмыках, пропустил сквозь пальцы установки КГБ и принял на работу. Бамба пожил у нас недельку, а потом стал спать на сушилке. Сушилка – это место, где зерно сушили. Когда сельчане спросили, а как его зовут по-другому, т. е. по-русски, а Бамба не понял и сказал: «Бамбуля зовут».

Сельчанам это имя понравилось. Когда шутили звали Бамбуля и смеялись. А бригадир, когда Бамбуля провинится в какой-то мелочевке, громко орал: «Борька, опять блажишь! Сачок! Опять не смазал ЧТ3 (трактор)». Бригадир не знал, как зацепить, унизить Бамбулю и однажды съязвил: «Чё у тебя усы жидкие? Три волосинки! У моей собаки и то погуще, и покрупнее». А Бамбуля не думая брякнул: «А ты пиши в накладной побольше трудодней, чтоб на жратву хватало. Тогда усы будут густые, как у Сталина». Шутканул Бамбуля. Бригадир аж взорвался: «Ты что, харя твоя не умытая?! Ты Сталина не тронь! Плати ему больше! Ты, антихрист, заработай вначале!». А Бамбуля перебил бригадира и успокаивающе сказал: «Я и так, Гриш, целый день здесь торчу и сплю здесь». «А-а-а, ты еще перечить тут будешь?! Иди втулки промажь дёгтем!», – выпалил Гришка. В общем, бригадир за пререкание, доложил начальству и понизил в должности. Поставил сторожем на сушилке.

Через дня два-три Бамбуля исчез. Расчет ему никто не сделал. Государству помог бесплатно. Пошел искать волю веселый Бамбуля, а воля пришла только в 1957 г.

В сельпо была маленькая пошивочная. Работали 3 женщины. Шили фуфайки для фронта, да и колхозникам продавали. Мама умыкнула немножко ваты на подушку. Подушка была мягкая, но жестко обошлось маме. Слезы помогли. С работы не выгнали. А сейчас за украденные миллионы с работы даже не снимают.

Опять же ночной пастух коров Лиджиев Санджи, который рвался к Сталину, в Москву тоже умыкнул у Государства солому для матраса. Матрас был мягкий и тоже жестко обошелся. Председатель сжалился. Кто будет ночью пасти коров? Не снимешь с работы, не выгонишь. Некому пасти, а местные сельчане не шли на это «злачное место».

* * *

А вот случай с женщиной произошедший в Алтайском крае, в Бийском районе, селе Шепелево. Помазала наша соплеменница пол глиной и постелила газету к топчану, пока сохнет пол. Откуда оказалась газета у соплеменницы в то время в деревне? А в постеленной газете красовался крупный портрет Сталина. Тогда в каждой газете был портрет вождя, чтобы народ не забывал кто у них пастух. В общем кто-то проболтался, что калмычка ходит по портрету Сталина и загребли нашу соплеменницу в Норильск, чтобы просветилась и остыла на морозе. А когда её освободили чуть раньше срока, наш соплеменник поэт Давид Кугультинов, дал своей соплеменнице денег на дорогу. Об этом случае знает академик П. Эрдниев и его сын профессор КГУ Б.Эрдниев.