О театре и не только

Однажды Лева заваливается ко мне домой в Элисте на машине с батареей шампанского, и мы балдеем. В 80 лет мог выпить один бутылку шампанского. «Давай фужеры, украденные в Эрмитаже!» – гоготал, довольный шутке, Лева. Хорошо посидели. Я спросил: «Лева, почему отец выбрал столицу в этом гиблом месте! Воды нет! А это главное!». Лева в ответ: «Ну как ты не понимаешь! Отец же Икибурульский (с Манычского улуса). Это его родина! 60 км Ики-Бурул, 300 км Астрахань, Сталинград, Ставрополь!» – кричит Лева. «Только из-за этого? Тогда большую ошибку сотворил твой отец! Странная мотивировка, что рядом его малая родина. Выбрал гиблое место и больше 100 лет все мучаются без воды. Почему бы не сделать столицу в Лагани, в Цаган-Амане! На Волге какая красота! – распалялся я.

– Молотов сказал сделать столицу в центре степи! – не сдавался Лева. – Ленин сделал столицу в Астрахани, а когда Ленин умер, Сталин приказал выселить всех калмыков из Астрахани, – продолжил Лева. – Да откуда знает Молотов, где устроить столицу! Ему было все равно! Лишь бы угодить Сталину убраться из Астрахани! – не сдавался я.

Также и национальный театр в 60-х годах построили на отшибе. Да еще главный вход отвернулся от публики к Кировской улице! Злые языки говорили, что это сделано потому, что теща архитектора жила на Кировской». Лева засмеялся. «Ни один транспорт к театру не ходит! И большую почту сделали у Кировской улицы. Почта, театр, обком, горком должны быть в центре! А у нас все не по уму!

А зачем твой отец собирал в педучилище тайное сборище из знаковых фигур того времени? Хотел создать какую-то «Страну Бумбу». Баатр Басангов написал даже устав. Отцу твоему, зачем? Допустим, что они не понимали обстоятельства сталинского режима! Но должна быть элементарная осторожность! Я понимаю, они все были молодые (около 30 лет), романтики, хотели добра для родины. После смерти Ленина расцветал сталинизм! Понятно, что отец твой и его соратники были романтики, как и ты, вшивый романтик! Но не до такой же степени! Совсем бдительность, осторожность потеряли! И кто возглавил это дело?! Твой отец, предсовмина! Конечно, была слежка! Что они совсем были слепые, как кроты! А потом один шаромыжник их выдал, настучав! И твоего отца обвинили в буржуазном национализме, в панмонголизме. Тайные сборища в педучилище, создание «Страны Бумба»! Это вторая ошибка.

«Конечно, все мы задним умом умные. Были ошибки. Они же хотели добра», – промямлил Лева. Встал и ушел. Он не думал, что разговор обернется в другую плоскость. И я пожалел о своих выводах. И Леву стало жалко. Старик уже. Тогда и сейчас ругаю себя за ненужный максимализм, хренов правдоруб!

Конечно, Анджур Пюрбеев, первый предсовмина многое сделал для Калмыкии. Я писал о нем в газете «Аргументы Калмыкии» в двух номерах. И там я ему спел аллилуйю, но фактологически.

Однако ж вернусь к Леве, как он бежал от судьбы, придуманной Сталиным, и решил сам мастерить свою судьбу.

1937 год. На Анджура Пюрбеева накатали письмо в Москву. Когда ему шепнули, что письмо в Москве, он поехал туда. А там: «Ничего нет. Езжайте домой. Спокойно работайте».

Поехал домой. А в Ставрополе арестовали, привезли в Элисту и – в камеру. Пытали. Избивали. Держали в морозильнике. Били молотком по пальцам. Не кормили. Анджур Пюрбеев ни в чем не сознался.

В Элисте в это время шел обыск. Искали компромат, бумаги, связи с Троцким. Начальник НКВД Озеркин: «Чей браунинг?» Лева: «Подарок отцу от Уборевича». «Тебя в честь Троцкого Львом назвали?!» – и драл Леве уши.

Пришли Баатр Басангов и Давид Кугультинов за материалами по эпосу «Джангар» и калмыцкими сказками, который собирал Анджур. Разрешили взять. Но разговаривать ни с кем из членов семьи Пюрбеевых не разрешили. Мать Левы Нимя Хараевна хотела что-то сказать Баатру Басангову, но охранники оттолкнули, и она ударилась о шкаф. Охрана постоянно дежурила и на улице, и в доме.

На следующий день семью Пюрбеевых выгнали на улицу. Ночевали все вчетвером на улице. Друзья, знакомые не пустили их переночевать. Все их сторонились. Нимя Хараевна нашла землянку у русских на улице Чернышеского. А в их квартиру, как сказали, поселился начальник НКВД Озеркин, ставленник Москвы. Минин и Озеркин стучали обо всем в Москву.

Через какое-то время арестовали Нимю Хараевну, и она сгинула. Дети – Лева, Эренджен и Эльвег не знали, где она. Боялись всего и ни у кого ничего не спрашивали. Затаились на Чернышевского. Русские кормили их.

II-я часть. Ики-Бурульский период Льва Пюрбеева

Ики-Бурульского района в 1942 году не было. Был Маныческий улус. Раньше в народе называли Ики-Бурул. Тогда там был большой каменный хурул. Большевики уничтожили, а камни увезли в Ставропольский край. Монахов часть расстреляли, других отправили в Сибирь. После депортации Басан Городовиков, в его правление, договорился с первым секретарем Ставропольского края и восстановил полностью район, как было до войны. Теперь это Ики-Бурульский район.