О всех, забывших радость свою

— В мой день рождения мы собрались на дачу с ним и моими родителями. Начальник сел за руль. Смеялись. Было очень хорошо. В какой-то момент, уже на трассе отец повернул голову назад, чтобы попросить у меня плед, и тут же последовал удар. Даже визга тормозов не было. Сработали подушки безопасности, но они спасли только моего любимого. Удар пришелся на правую сторону. Отчима — насмерть сразу. Мать в реанимации умерла. У меня остались лишь ссадины и порезы. Кстати, именно в реанимации я нашла своего родного отца. Случайно вообще о нем узнала там.

— Как?

— По татуировке на руке. Мама рассказывала про нее. Заплатила денег медсестре, сделали анализ на отцовство по слюне и волосам. Все равно он в коме лежал.

— А с вашим начальником что случилось?

— Любимому дали пять лет. Всю вину взял на себя. Я навещала его в колонии несколько раз. Возила передачи, но он там начал меняться. Видимо, эти смерти на него как-то подействовали сильно. Там ведь в другой машине ребенок погиб. А потом я узнала, что, пока он сидел в колонии, познакомился по переписке с бабой одной из Воронежа, верующей. К ней потом и уехал жить, продав имущество в Москве. Так закончилось мое счастье.

— Да уж.

— Но я ему была благодарна, потому что по его знакомству меня взяли работать руководителем после слияния двух компаний. У него было много идей и проектов, но не все ему позволяли осуществить, вот он меня и продвинул к своей однокурснице для их реализации. Все эти планы начали обговариваться еще до болезни мужа. Я тогда думала, что прилечу с тренинга и все ему расскажу, а получилось вон как.

— А как же вы могли от мужа отвернуться? Разве вы его не любили?

— Любила, не любила. Это все красивые слова для романтически настроенных юнцов. Конечно, любила, иначе бы замуж не вышла, но в двадцать лет взвалить на себя такую ношу… Я ему даже благодарна была, что он сам предложил развестись. Подумала — это знак. За последние месяцы нашей совместной жизни это был единственный с его стороны мужской поступок. Сама не ожидала и очень удивилась. Думала, опять будет сопли жевать и просить не бросать его. Брак наш и так трещал по швам.

— Как-то жестоко с вашей стороны получилось. А клятва верности как же?

— Не читай мне морали, сынок. Даже если я и была виновата, то заплатила за это сполна.

— Вы потом с ним встречались?

— Нет, ни разу. Я тебе говорю, что это было так давно, что подробностей уже и не помню. Как уехала на учебу по работе, так больше его и не видела. Пару раз созванивались, попрощались и все. Помню последние его мне слова: «Я тебя прощаю, и ты меня прости. Я очень хочу, чтобы ты жила счастливо, чтобы ты любила и была любима, только больше никогда так не поступай ни с кем, иначе не отмоешься». Как не поступать, он не объяснил. Повесил трубку. Вот и все. Кстати, мы как раз разговаривали, если не соврать, перед тем, как случилась та трагедия. А еще, когда мать привезли в реанимацию, меня пустили в бокс. И вот, вся в слезах, ссадинах и порезах, собравшись уже на выход, я бросила взгляд на зеркало по привычке, посмотреть, не размазалась ли тушь…

— И что?

— Вместо себя тогда в отражении я увидела мужа. Он смотрел прямо мне в глаза. Стало дурно, меня вывели под руки, напоили какой-то пахучей жидкостью и отпустили домой. Через день, когда я вновь приехала к матери, то поняла, что это было не зеркало, а просто стекло, но на снимке головы даже сотрясения не нашли. Видимо, эмоции.

— Вы ни о чем не жалеете?

— О чем я могу жалеть? Мне уже за шестьдесят. Муж для меня фантом молодости и беспечности. А сын, вот он, живой, рядом. Настоящее, а прошлое — это пыль, вызывающее разве что аллергию.

— Ну, я имею в виду, что, может быть, нужно было как-то побороться за свое счастье. Раз любили.

— Пустое это все. Как было, так было. Меня в те дни саму нужно было класть в Кащенко на лечение.

— И что с ним сейчас, вы не знаете?

— Нет. Первое время мама еще говорила, мол, видела сегодня, видела вчера, а потом я запретила о нем упоминать. Зачем? Разошлись и ладно. Он своей дорогой пошел, я своей. Жизнь, как говорят в народе, не поле перейти.

— Это Пастернак говорил в стихотворении.

— Кто?

— Писатель такой русский был. «Доктор Живаго» написал.

— Не знаю такого.

— И вам за все время даже не захотелось его найти и поговорить? Вас вообще не тянуло к нему?

— Врать не буду. Вспоминала. Плакала в подушку первое время, но с годами боль притупляется. Он дал понять, что видеть меня не хочет больше. Я особенно не противилась. Понимала, что с ним теперь так жить, как я мечтала в молодости уже не смогу.

— На широкую ногу?

— Ну да. На пенсию его, что ли, жить? Пришлось бы на себя все взвалить, а я девушка тогда была, и мне еще хотелось погулять, для себя пожить.

— Понятно, — сказал я, вставая с табуретки.

— Ты пойми, парень, что судить людей сложно, у всех рыльце в пушку. Проживи жизнь сначала, а потом суди кого-то. Я уже говорила, что когда ты молод, то видишь мир в ином цвете. Мы с ним были очень разные. У нас все равно не было общего будущего. Так что хорошо, что так все разрешилось.

— Я и не сужу. Спасибо за разговор.