и было на троих у нас
три лома,
и по сараю дряхлому
на лом.
Была жара июньская.
От пыли
першило в глотках водосточных труб.
К ларьку мы подбегали.
Пиво пили
и шли ломать, не вытирая губ.
Нам била в ноздри темнота сырая.
Трещали доски,
сыпалась труха,
а мы ломали старые сараи,
128
счастливые от пива и труда.
Летели к черту стены, и ступеньки,
и двери, и пробои от замков,
и тоненькие девочки-студентки
клубникой нас кормили из кульков.
Мы им не говорили, что устали,
на бревна приглашали, как гостей,
и алые клубничины глотали
с больших ладоней, ржавых от гвоздей..
Мы те,
кто в дальнее уверовал,—
безденежные мастера.
Мы с вами из ребра гомерова,
мы из рембрандтова ребра.
Не надо нам
ни света чопорного,
ни Магомета,
ни Христа,
а надо только хлеба черного,
бумаги,
глины
и холста!
Смещайтесь, краски,
знаки нотные!
По форме и земля стара —
мы придадим ей форму новую,
безденежные мастера!
Пусть слышим то свистки,
то лаянье,
пусть дни превратности таят,
мы с вами отомстим талантливо
тем, кто не верит в наш талант!
Вперед,
ломая
и угадывая!
Вставайте, братья,—
в путь пора.
Какие с вами мы богатые,
безденежные мастера!
Итак,
живу на станции Зима.
Встаю до света —
нравится мне это.
В грузовике на россыпях зерна
куда-то еду,
вылезаю где-то,
вхожу в тайгу,
разглядываю лето
и удивляюсь: как земля земна!
Брусничники в траве тревожно тлеют,
и ягоды шиповника алеют
с мохнатинками рыжими внутри.
Все говорит как будто:
«Будь мудрее
и в то же время слишком не мудри!»
Отпущенный бессмысленной тщетой,
я отдаюсь покою и порядку,
торжественности вольной и святой
и выхожу на тихую полянку,
где обелиск белеет со звездой.
132
Среди берез и зарослей малины
вы спите, партизанские могилы.
Есть свойство у могил — у их подножий,—
пусть и пришел ты,
сгорбленный под ношей,—
вдруг делается грустно и легко
и смотришь глубоко и далеко.
Читаю имена:
«Клевцова Настя»,
«Петр Беломестных»,
«Кузмичов Максим»,
а надо всем торжественная надпись:
«Погибла смертью храбрых за марксизм».
Задумываюсь я над этой надписью:
Ее в году далеком девятнадцатом
наивный грамотей
с усердьем вывел
и в этом правду жизненную видел.
Они,
конечно,
Маркса не читали
и то, что бог на свете есть,
считали,
но шли сражаться
и буржуев били,
и получилось,
что марксисты были...
За мир погибнув новый, молодой,
лежат они,
сибирские крестьяне,
с крестами на груди—не под крестами —
под пролетарской красною звездой.
133
И я стою с ботинками в росе,
за этот час намного старше ставший
и все зачеты по марксизму сдавший
и все-таки,
наверное,
не все...
Прощайте,
партизанские могилы!
Вы помогли мне всем, чем лишь могли вы.
Прощайте!
Мне еще искать и мучиться.
Мир ждет меня,
моей борьбы и мужества.
Мир с пеньем птиц,
с шуршаньем веток мокрых,
с торжественным бессмертием своим,
мир, где живые думают о мертвых
и помогают мертвые живым.
Россия, ты меня учила,
чтобы не знал потом стыда,—
дрова коАоть, щепать лучину,
и ставить правильно стога,
ценить любой сухарь щербатый,
коней впрягать и распрягать,
и клубни надвое лопатой,
сажая в землю, разрубать...
Все поднимала, выносила,
надеждой чистою дыша,
твое спасение и сила —
твоя рабочая душа.
Какие вложены заботы,
какие вложены труды
в твои колхозы, и заводы,
и в самолеты, и сады!
Ты на жнивье детей рожала
с измученно-счастливым ртом.
Трудом сражения решала
и заглушала боль трудом.
И что бы ни происходило,
какая б ни была беда,
ты молча сталь производила
и возводила города.
Россия, ты меня учила —
и в юных и в иных летах —
упрямым быть, искать причины
того, что плохо, что не так,
и свято поклоняться праху,
и свято верить в молодежь,
и защищать по-русски правду,
и бить по-русски в морду — ложь...
Но ты меня еще учила
всем скромным подвигом своим,
что званье «русский» мне вручила
не для того, чтоб хвастал им.
А чтобы был мне друг-товарищ,
будь то поляк или узбек,
будь то еврей или аварец,
коль он хороший человек.
Ты никого не оскорбляешь,—
как совесть, миру ты дана.
Добра Америке желаешь,
желаешь Франции добра.
Не для войны ты строишь зданья,
ракеты, фабрики, мосты —
ведь не для нового страданья
коммуну выстрадала ты!
136
Благодарю тебя, Россия,
за то, что строю и пашу,
за буквы первые косые,
за книги те, что напишу!
Наградой сладостной и грустной—
я верю — будет мне навек,
что жил и умер я, как русский,
рабочий русский человек.
СОДЕРЖАНИЕ
Пролог : 5
Я сибирской породы 8
Глубокий снег 10
Я на сырой земле лежу 13
Заснул поселок Джаламбет.. 15
Она все больше курит 17
Кассирша 18
История — не только войны 20
Он вернулся из долгого 21
Лучшим из поколения 23
Меня не любят многие : 25
Не понимаю—что со мною сталось? 27
Пионерский горн 29
Воспоминание . 31
Усталость 33
Не знаю я, чего он хочет 35
Поэзия — великая держава... 37
Когда я думаю о Блоке 39
Какое наступав', отрезвенье 40
У трусов малые возможности 41
О, бойтесь ласковых данайцев 42
Сквер величаво листья осыпал 13
Рыцари инерции 47
Давай поедем вниз по Волге... : 48
Рассматривайте временность гуманно 50
Новая трава . 51
Мама 53
Мне было и сладко и тошно 55
По улице проходят пролетарии 57
Блиндаж - 58
Патриаршие пруды 60
Пельмени 62
Я кошелек. Лежу я на дороге 64
В автобусе 66
Сборник популярных бардовских, народных и эстрадных песен разных лет.
Василий Иванович Лебедев-Кумач , Дмитрий Николаевич Садовников , коллектив авторов , Константин Николаевич Подревский , Редьярд Джозеф Киплинг
Поэзия / Песенная поэзия / Поэзия / Самиздат, сетевая литература / Частушки, прибаутки, потешкиПовести, рассказы, документальные материалы, посвященные морю и морякам.
Александр Семенович Иванченко , Александр Семёнович Иванченко , Гавриил Антонович Старостин , Георгий Григорьевич Салуквадзе , Евгений Ильич Ильин , Павел Веселов
Приключения / Поэзия / Морские приключения / Путешествия и география / Стихи и поэзия