Облако возмездия

— Да никакое. Субъектом нравственности, или морали, может быть только личность, а не группа какая-то, или даже коллектив. Тем более, не утратившая чувство человеческого матричная структура. Каждый должен сам, лично отвечать за свои поступки, не пытаясь раствориться в коллективной тени.

— Ничего себе, ты завернула! Сама придумала?

— Нет, это цитата. Вы понимаете, что толпа, или коллектив, как наш Пыря, живет, подчиняясь законам, которые во многом зависят от необходимости реагировать на внешние обстоятельства. И сегодня он может вести себя с нами прилично, а завтра, когда внешние обстоятельства изменятся, возьмет и, не испытывая никаких угрызений совести, которой у него нет, уничтожит нас к чертовой матери. Вот надоест ему хакать ваш мозг, он возьмет вас и кооптирует. Вы это понимаете? Или вы этого хотите?

— Не хочу. Но, опять же, куда деваться? Надо соизмерять свои силы, хватит их на что-то, или нет. Если сил маловато, значит, придется делать то, что он от нас требует. Другого выхода я не вижу.

— Вот уж дудки!

— Да? А разве ты уже не делаешь, что тебе велят?

— Я делаю то, что считаю нужным. А вот вы, как я посмотрю, уже написали заявление к нему на службу? Не забудьте сапоги дегтем смазать. Мазафак! А если серьезно, вы это, предохраняйтесь как-нибудь. Экранируйтесь. Помните, как я вас учила?

— Да! — Нетрой отмахнулся. — Чушь все это! Бабкины разговоры!

Вот, черт, подумала Лимбо с тоской. Неужели на него уже подействовала Пырина обработка, и мне не удается его прикрывать? Голова у сетератора слишком велика, в мою стеклянную колбочку не влезает. Или все же он на самом деле такой? Изначально и навсегда? Да, чтоб человека узнать, надо об него удариться. Блин, и что теперь делать?

— Пить пиво с солеными рыжиками! — глядя в окно, громко изрек Феликс.

Он что, мои мысли слушает, ужаснулась Лимбо и прилипла к писателю долгим настороженным взглядом, пытаясь понять, чем вызваны эти его слова, или уловить что-то, подтверждающее ее подозрения. Но нет, Нетрой выглядел вполне отрешенным, и было совершенно не ясно, что за мысли тасуются в его голове. Видимо, случайная флуктуация выскочила, решила она.

— Никто, ни матрица, ни кто-то еще, не имеет права никому ничего навязывать, — сказала она, прервав затянувшееся молчание. — Даже из лучших побуждений. Тем более — из лучших побуждений. Да ну нафиг, этих доброхотов! Человек на все должен идти сознательно и осознанно, иначе он всегда будет думать, что его нае… в смысле, объегорили. Ненавижу, когда меня к чему-то принуждают!

— Сама по себе матрица ни плоха, ни хороша, — с задумчивым видом задрав бороду и почесывая шею, произнес Нетрой. — Она просто есть — такая, какая есть. Именно за это люди, ты в том числе, ее ненавидят. Хотя она, быть может, даже не подозревает о вашем существовании, и всего лишь действует согласно собственному алгоритму, как, не знаю, глобальное потепление. И, кстати, зачастую, по факту, старается в интересах людей — которые продолжают ее ненавидеть. А тем, прежде всего, подавай свободу, чтобы беспрепятственно давать волю своей дури. Все остальное не отменяется, но — потом. Можно в рассрочку и наложенным платежом.

— Дурь надо ублажать, на то она и дурь: слов не понимает! Вы-то свою, сказывают, по жизни холили и лелеяли.

— Кого я лелеял? — вскинулся Нетрой, явно не уразумев последнего посыла Лимбо.

— Да ее, дурь свою.

— Откуда ты взяла такое? Какая дурь? Не ведаю ни о чем таком…

— Господин писатель! Вам ли не знать, что о всякой мало-мальски известной персоне в интернете можно накопать такое…

— Вот и не надо копать. И верить всему, что на заборах пишут, тоже не надо. А когда и если мы с тобой сядем мед-брагу пить, рыжиками закусывать, да станем по душам говорить, и я расскажу тебе о себе все, что знаю, вот тогда это будет правда, вот этому можно верить.

— Так я ведь и не против, по душам поговорить. Надо только время подходящее выбрать. И, само собой, место. Только… Мазафак! Хотели Пырю? Их есть у нас! Встречайте!

Посреди аппаратной, в полутора метрах над полом, из воздуха вдруг материализовались усы. Густые, длинные, соломенные с рыжиной. Сам момент появления Лимбо пропустила, возможно, они уже были здесь какое-то время незамеченными, парили в горделивом отрешении, но как только она определила их наличие, усы тут же стали проявлять активность, совершать движения и эволюции, как оригинальный летательный аппарат. А мы еще и так умеем, как бы говорили они. И вот так тоже. Это выглядело забавно, Лимбо хмыкнула. Нетрой опустил ноги на пол и, развернувшись к представлению лицом, напрягся. Сложив пальцы в замок, он зажал руки между коленями и вытаращил глаза.

Тогда вокруг усов проявилось ставшее привычным лицо альфы, а ниже приросло и все остальное. Костюмчик на шефе был другой, но сидел по-прежнему безукоризненно.

— Добрый день! — отметился он своим традиционным приветствием.

— Нет, — откликнулась Лимбо.

— Не понял! Что, нет? День не добрый?

— Я про усы. Они вам не идут. День, кстати, тоже, так себе.