Облако возмездия

Перед дверью на рельсовом пути стояла та самая низкая тележка, которую Лимбо видела когда-то, еще из колодца. И это было удивительно, как все сходилось и замыкалось. Сколько ни броди, ни кружи в потемках и неизвестности, все равно однажды выберешься на давно знакомое место, значения которому прежде не придавала, и даже не могла предположить, что оно будет иметь какое-то значение. Там-то все важное и произойдет. Вот как эта тележка. Стояла, оказывается, и терпеливо ждала здесь лишь того, чтобы увезти ее отсюда. Случайность? Да-да, конечно. Нет, хорошо бы, кто спорит, чтобы все можно было объяснить случайным стечением обстоятельств. Только лично у нее никакой уверенности в том нет. А много бы она дала, чтобы, наконец, убедиться, что это так, что из очерченного матрицей алгоритма вырваться ей удалось. Было бы смешно, после всех стараний и страданий оказаться вновь под ее колпаком. Да.

Поперек тележки на специальном ложементе все так же лежали три голубых кислородных баллона, Лимбо устроилась рядом с ними, на свободном месте. Села, поджав ноги. Пока она усаживалась, Парамонов со вторым, так и оставшимся навсегда неназванным, убрали из под колес колодки.

— Ну, что, готова? — спросил Парамонов. Лимбо кивнула: — Всегда.

— А часовой? — спросил второй слегка заикаясь.

— В окопе сидит, после взрыва.

— Ничего?

— Ну, не будет же он по своим стрелять? Ты что?

Тот пожал плечами: — Ладно, все равно нет времени.

Тут из открытого проема под свет синей лампы шагнул Кузьмин.

— Что вы возитесь? — спросил он и, не дожидаясь ответа, уперся в крайний баллон руками и, похожий позой и усердием на носорога, принялся толкать тележку. Двое остальных бросились ему на помощь.

Неожиданно легко и быстро вагонетка стала набирать ход. Видимо, сыграло свою роль и то обстоятельство, что дорога здесь имела небольшой уклон. Так она была спланирована, чтобы отводить от ворот сооружения дождевую воду. Через десяток метров разгоняющие бросили это дело, остановились и сразу отстали.

— Прощай, Спаситель! — услышала Лимбо последний крик, но кто из троих крикнул за шумом и стуком колес она не разобрала.

Вскоре дорога резко, под девяносто градусов, свернула, тележка резко ускорилась, ее стало сильно болтать, и Лимбо изо всех сил вцепилась в край настила, чтобы не выпасть. И все же ей удалось оглянуться на повороте и бросить последний взгляд на бункер. Дверь в него уже была закрыта, над входом одиноко и тоскливо светилась синяя лампа. Она точно умирала сама, или возвещала о чьей-то смерти. Не выбрать, что лучше. Прощай, бункер печального зла!

После поворота уклон дороги сделался значительно больше, и тележка, гремя, как горный обвал, вихляясь и подпрыгивая на неровностях, резво понеслась вниз, проваливаясь все глубже в обступивший ее мрак. Странно, но и в кромешной темноте дорога была хорошо видна серой, будто светящейся, лентой. Влажный ночной воздух, достаточно прохладный, наполненный запахами разнотравья и хвои, обвевал ей лицо. Лимбо вдыхала его полной грудью, понимая, осознавая в процессе, с каждым новым вдохом, что ведь, по сути, это и есть счастье — мчаться сквозь ночь, хмелея от пряного духа свободы.

Вдруг позади, на оставленном пригорке, кто-то выбежал на дорогу и стал что-то кричать ей вослед. Лимбо подумала, что то, должно быть, очнувшийся страж. И действительно, возвестил о себе проспавший все часовой.

— Эй, куда! Стоять! Стой, стрелять буду! — взвизгнул он.

И немедленно следом, посреди темноты, стали расцветать оранжевые, огненные цветы. Они расцветали и умирали быстро, едва раскрывали длинные лепестки и тут же, растворяясь, пропадали во тьме. Догнали, накрыли выстрелы. По баллонам ударило, несколько пуль, они звякнули и ушли рикошетом выше. Лимбо попыталась укрыться за железом, но была не слишком расторопной. Что-то снова, в который уже раз, ударило ее по голове, сильно ударило, поэтому дальнейших событий свидетелем она не стала. А, значит, не видела и не ощутила того, как в самом конце спуска, в том месте, где бетон дороги вспучила подземная влажная сила, тележка подскочила, взбрыкнула, как лихой конек, почуявший волю, и скинула ее со своей широкой спины.

Ночь, полет, неизвестность… Спаси себя, Спаситель!

Глава 24

Нефть пошла!

Долго, бесконечно долго ничего не было.

Вообще ничего.

Пока в один странный момент пустое ничто не стало заполняться всем.

Поначалу это были неуловимые обрывки видений, отголоски неузнанных звуков. Потом возникло ощущение самости, и, следом, осознание себя как отдельного… Чего? Или кого? Механизма? Организма? Существа? И вдруг, как вспышка, мысль: так ее же убили! Мазафак!

Она немедленно открыла глаза, чтобы удостовериться. Или опровергнуть. Короче, чтобы внести ясность касательно собственного статуса: пациент скорей жив, или уже нет? Этот вопрос, эта двойственность ситуации была настолько интересна и захватывающа, что неизбежно и немедленно подхлестнула все жизненные процессы ее организма.

Ага, все-таки организма!