Обмасонивание

— А мы чего? Мы ж ничего… Иль оно заборонено?

Последовательность событий выглядит так.

В ноябре прошлого года я посылаю Изергена Ипая и Софью в погост. Время позднее, холодно, погост невелик. Но интересен своим географическим положением. Зимой мы его расширяем. Санными обозами подкидываем людей, продовольствие, оснастку. Оттуда, если удастся помириться с удмуртами, пойдём дальше по Вятке.

Для поддержания миролюбия — посылаю попа, для контроля интересного направления — ставим телеграф. И поп, и мальчишки-телеграфисты — постоянные гости в доме погостного тиуна. То есть — за столом у Софьи.

Мальчишки — в ней души не чают. Сироты из приюта, они тоскуют по родительскому участию, по любви материнской. И обнаруживают это в Софье.

Мамку нашли.

Повторю: ни какого секса, смерти, пыток, денег, карьеры… Возможно, для моих современников, выращенных телевизором, полагающих цель жизни в повышении уровня потребления материальных благ, такое — душевное общение как ценность высшая — покажется странным. Здесь душевный умный разговор — главный отдых, редкое и ценимое счастье.

Оно и в 21 веке так, только не все про то знают.

Доброе слово, ласковое внимание. И они готовы за неё «в огонь и в воду». Но ничего такого она не требует. Потому что всё делается само собой. По инструкции.

По сети гоняют кучу информации. Не только мои «указивки». Публичная информация передаётся связистами местному начальству — погостному тиуну. Который доводит её до подчинённого населения.

Зачем? — Факеншит! Вы что, такое слово — «политинформация» — не слышали?! А — партхозактив, профсобрание, корпоратив…?

Коллектив должен периодически собираться, люди должны общаться друг с другом и с начальством. При любых формах собственности. Если это не делается в рамках официальной структуры — появляется структура неофициальная.

Можно выскочить из штанов, но не из принципов функционирования обезьяньей стаи.

Умный начальник может в таком собрании услышать умные мысли. И применить к своей и общей пользе. Выявить неформальных лидеров и продвинуть их так, чтобы они не стали ему оппозицией, уловить назревающие конфликты и купировать их. Просто понять собственные ошибки.

Самим работникам нужно высказаться, оценить друг друга, понять своё место в общей картине «трудовых свершений».

Коллектив становится более сплочённым, связным. Отчего производительность труда возрастает.

Это — азбука. На уровне отдельного коллектива.

Но мне мало повышения связности внутри конкретной общины, мне нужно, чтобы люди ощущали себя частью много большей общности. Не — «деревни Гадюкино», а народа «стрелочников». Чтобы постоянно чувствовали — Родина о них помнит, Воевода о них заботиться. Они не брошены сиротками, до которых никому дела нет, в занесённых снегом лесах, а часть «трудового народа». И ежели что — под присмотром и при поддержке.

«Простой рабочий человекНуждается в еде,Но борется не за кусок —

За счастье всех людей».

Борьба за «всехное» счастье — поддерживает и интенсифицирует. Коррелирует с родовыми и христианскими ценностями.

Более интенсивный, чем в одинокой полуземлянке в лесу, информационный поток воспитывает информационный голод. Как великое множество мужчин в советские времена, придя с работы, не заваливались спать, а садились читать газету, помните?

— Комунякскую прессу?! В «Правде» нет известий, в «Известиях» нет правды!

— А пофиг. Сперва — информационный голод утолим. Потом… туалетной бумаги — тоже нет.

Альтернативы…? — Спать по 12 часов в сутки. До чирьев по всему телу. Или сплетничать о соседях. До… аналогично, но — по языку.

Ещё, конечно, можно изучать. Например — фарси. Но Воевода учителей не прислал. А чему другому… как-то не хочется.

«Лень-матушка поперед нас народилася» — русская народная.

Способность воспринимать новую информацию — тренируется. И, укрепившись, требует ещё. Синапсы хомнутых сапиенсом нуждаются в непрерывном массаже. Хоть чем. А то — отмирают за ненадобностью. Тогда приходят Склероз с Маразмом. И прочие… нехорошие.

«Массаж» отдаёт в конкретные социальные явления.

Напомню: вокруг моих поселений — леса. Туда можно уйти с концами. Мы таких ловим, двигаем границу, у беглецов куча проблем: где бабу взять, корову пасти, туземцы злые, «крокодил не ловится, не растёт кокос». Но, помимо «голода телесного», который люди бывалые в состоянии удовлетворить и в лесу, возникает «голод душевный» — а поговорить-то и не с кем.

Те две-три-пять морд, с которыми ты ушёл, за несколько недель непрерывного общения… обрыдли до тошноты, сорок шестой раз выслушивать рассказ о поносе соседа семь лет назад при ловле осетра руками… «вбив бы гада». И звучит:

— Мы тут… в лесу сидим. Волю свою, типа, лелеем. А в погосте, поди, наши у самовара… новостей слушают. Слышь, сосед, а правда, что у тунисского бея на носу шишка?

Иные от такой тоски сами из леса выходят. Как несколько лет выходили из лесов русские крестьяне, спрятавшиеся в чащобах в Смутное время. Возвращаясь «в крепость», к помещикам.