У меня оставалась последняя крупица надежды на SOFIA. За несколько месяцев до моих неудачных февральских попыток полетать на самолете-телескопе в качестве журналиста я подала заявку на телескопное время на нем же, надеясь получить ответ на один из моих давних вопросов о красных сверхгигантах. Я хотела больше узнать о пыли, окружающей эти умирающие звезды, — как она образовалась, какие элементы содержит, что она может рассказать о дальнейшей судьбе этих звезд. И я знала, что SOFIA может дать мне уникальную возможность наблюдать за слабым длинноволновым инфракрасным излучением от этой пыли и, если мне выделят телескопное время, я получу шанс увидеть эволюцию этих звезд так, как мне ее не покажет никакой другой телескоп… и все-таки полетать на SOFIA.
Когда я узнала, что моя заявка одобрена, то ухватилась за возможность попасть на рейс в июле. На этот раз SOFIA должна была вылететь с базы Антарктической программы США в Крайстчерче, Новая Зеландия, я попадала в состав экипажа как самостоятельный астроном, а одну из изучаемых мною звезд включили в план полета.
Лихорадочно перестроив свои планы на лето, я купила билеты на мазохистскую цепочку перелетов, чтобы попасть в Новую Зеландию сразу после выступления на конференции во Франции, где стояла страшная жара. Я и так много путешествовала по работе, но лететь через полмира, чтобы потом полетать на другом самолете, — это было экстремально даже для меня. Дэйв много лет шутил, что со своими поездками я могла бы легко скрывать секретную карьеру агента ЦРУ: всегда наготове удобное прикрытие — «полетела вести наблюдение», — а на самом деле я, может быть, выполняю сверхсекретные задания в Южной Америке, Австралии или еще каких-нибудь дальних уголках мира. И когда я вдруг сорвалась в другое полушарие, он наверняка только укрепился в своих подозрениях (но теперь-то, надеюсь, всем понятно, что раз я об этом так весело пишу, то никакой я не агент ЦРУ?).
За трое суток я добралась до Крайстчерча, совершенно потеряв счет часовым поясам, безумным образом променяв летнюю Францию на юг Новой Зеландии холодной зимой и излучая при этом пугающее количество энтузиазма. В общем-то, это походило на обычную поездку в обсерваторию: долгая дорога в какую-то даль, джетлаг и немного маниакальное возбуждение, которое наверняка иссякнет в три часа ночи во время наблюдения, — только все было в десятки раз интенсивнее.
На этот раз погода и состояние самолета ничему не препятствовали, и после инструктажа по технике безопасности и брифинга мы подхватили рюкзаки, ночные ланчи, светоотражающие спасательные жилеты и пояса и направились по летному полю туда, где нас ждала SOFIA, заправленная топливом и готовая к взлету, освещенная всеми цветами заката. Маршрут представлял собой перевернутый треугольник: сначала мы летели на юг над Южным ледовитым океаном (в шаге от Полярного круга), потом поворачивали на восток, а затем на север, наблюдая центр нашего Млечного Пути, останки звезды, которая взорвалась несколько десятилетий назад, и несколько еще не совсем мертвых звезд, включая мою.
Как единственный новичок на этом рейсе, я с радостью согласилась, когда мне предложили во время взлета посидеть в кабине пилотов. Устроившись позади пилотов и рядом с бортинженером, я сидела не шелохнувшись (чтобы даже случайно не задеть многочисленные кнопки и рычаги вокруг) и улыбалась, пока мы выруливали по летному полю оживленного аэропорта Крайстчерч, а пилоты переговаривались с диспетчерской, чтобы убедиться, что мы можем взлететь точно в назначенное время. К этому времени я уже достаточно полетала на самолетах, чтобы насладиться уникальной картиной огней взлетно-посадочной полосы, простирающихся прямо передо мной, и я задрожала от волнения, когда самолет пошел на взлет и огни погасли. Наконец-то у меня все получилось! Освещение кабины было приглушено перед взлетом, и когда мы поднялись в небо над Новой Зеландией, мне стали открываться бесчисленные южные звезды.
Мы быстро поднялись на 13 000 метров — это на полтора километра выше, чем летает большинство коммерческих самолетов. На такой высоте, как заметил один из коллег, мы окажемся далеко в стратосфере и с полным основанием сможем называть себя «стратонавтами». Я таращилась в окно, улыбаясь, как маленький ребенок, и усердно старалась запечатлеть все это в своей памяти. Я оставалась в кабине, пока бортинженер не открыл помещение телескопа — и действительно, на движении самолета ничуть не сказалось то, что сбоку в хвостовой части только что отодвинулась огромная дверь. Тогда я вернулась в салон, чтобы присоединиться к остальным.