Образы мифов в классической Античности

На официальных театральных фестивалях в Афинах каждый драматург, поставивший цикл из трех трагедий, также ставил после них и сатирическую пьесу. Такая пьеса часто была пародией на мифологический сюжет, куда вводились новые персонажи, а именно сатиры – дикие, озорные, развратные и нередко пьяные последователи Диониса. Сохранилась целиком только одна сатирическая пьеса Еврипида – Циклоп. В ней рассказывается история Одиссея и циклопа Полифема (см. главу III), но в несколько ином ключе. Сатиры потерпели кораблекрушение и были захвачены Полифемом. Циклоп их поработил, но они оказались никудышными рабами: что бы они ни делали, результат выходит комичным. Они, и особенно их вожак Силен, постоянно требуют вина, которое играет в традиционном мифе ключевую роль. Когда появляется Одиссей и приготавливает желаемое зелье, жадность Силена – он пытается перепить даже циклопа – едва не приводит к краху плана Одиссея и всего заговора. Вся соль в том, что мы знаем, как должна закончиться история, и с волнением наблюдаем, как всё идет под откос.

Мы можем предположить, что эта пьеса привлекла внимание вазописца (ил. 81), изобразившего на переднем плане спящего Полифема. Примечательно, что одна его рука закинута за голову, а другая лежит на земле – это та же поза спящего, какая появится на римских саркофагах сотни лет спустя (ил. 39 и 41). Чаша с вином, приведшим к его фиаско, стоит рядом. У циклопа большая пустая глазница в центре лба и еще два нормально расположенных закрытых глаза, означающих, по-видимому, что они незрячие. Одиссей отдает распоряжения трем своим товарищам, готовящим дерево, которым они должны выколоть единственный видящий глаз циклопа. Намек на источник вдохновения для этого сюжета можно видеть справа, где на сцену выпрыгивают двое сатиров с конскими хвостами. В пьесе Еврипида хвастливые, но ненадежные сатиры вызвались помочь ослепить великана, однако в решающий момент мужество покинуло их. В конце концов всё разрешилось ожидаемым образом, но сам характер сцены был скорее комическим, чем героическим.

* * *

Когда та или иная тема в искусстве начинает доминировать, возникает искушение найти ее вдохновляющее начало. Мы знаем, что традиционные мифы постоянно перерабатывались, переосмысливались и трансформировались. Иногда, как в приведенных нами примерах из трагедии, комедии и сатирической пьесы, мы можем проследить, как новшества в драматургии побуждали художников творить новые типы образов. Другие жанры поэзии – и даже проза – тоже оказывали влияние на художников, но лишь в редких случаях мы можем это влияние подтвердить.

Глава IX

Новшества, вдохновленные художниками

Так много произведений классического искусства и литературы было утрачено, что зачастую трудно найти связь, объясняющую появление новых образов, да и те легко не заметить. Обычно считают, что к новшествам в искусстве побуждают либо актуальные политические события, либо новые поэмы или пьесы, и довольно сложно доказать обратное. Тем не менее в некоторых случаях можно утверждать, что художники шли собственным путем, не зависящим от какого-либо внешнего влияния.

Одно из таких художественных новшеств представлено в пугающих изображениях старого царя Приама, забиваемого до смерти телом собственного внука Астианакта (ил. 82 и 44

). Из литературных источников известно, что Приам, отец троянского героя Гектора, и Астианакт, сын Гектора, умерли в разное время и в разных местах. Приама зарезали на алтаре в ночь падения Трои, а Астианакта сбросили с крепостной стены на следующий день. Художники объединили оба убийства, создав яркий образ тотального разрушения города, уничтожения как памяти о прошлом, так и надежды на будущее. Такой емкий образ действует непосредственно и мгновенно, тогда как для словесного описания ситуации понадобилось бы значительно больше времени. Это творение художников-графиков не имеет аналога в литературе.

На рисунке 82 Приам опрокинут на алтарь, где он пытался укрыться (он в том же положении, что и фараон на ил. 48, хотя лежит навзничь, а фараон лицом вниз). Разъяренный воин, стоящий над Приамом, держит за лодыжку крохотное тело младенца Астианакта, собираясь воспользоваться им как орудием, чтобы прикончить старика. Женщины по обе стороны от центра в отчаянии заламывают руки, в то время как юноша убегает влево, обнаженный мужчина – вправо, а одетый мужчина стоит бесстрастно.

Такой тип изображения возник в VI веке до н. э. Он сразу стал популярным среди вазописцев, хотя, кажется, всегда оставался независимым от литературной традиции.