Обычные люди

– Он буддийский монах. Мне о нем сестра рассказала. Он много пишет о важности медитации и пребывании в моменте. Тебе надо бы попробовать его почитать, он мне очень помогает справляться со стрессом и вообще приводить в порядок сознание. Я начала каждый день медитировать – ну, пытаться. Пытаться осознавать каждый момент. И я действительно чувствую себя спокойнее. Это и правда работает.

– На самом деле, – произнес Дэмиэн, возвращаясь к вопросу о своем плохом романе (теперь, когда он открыл это мусорное ведро, попершая оттуда вонь, казалось, требовала большего внимания собеседницы), – я теперь подумываю написать что-нибудь совсем новое. – Он все же попытался как-то привязать это к Тхить Нят Ханю, чтобы Мелисса не подумала, будто он отмахивается от ее слов или зациклен на себе: – Ну, о жизни в настоящем, о том, чтобы отпускать старое. Я как раз думал, может, просто похоронить этот роман и написать что-то другое, в другой форме. Скажем, как сценарий или что-то такое.

– Звучит неплохо, – отозвалась Мелисса, как всегда бодрая, вселяющая уверенность. – Прислушивайся к своим ощущениям. Верь в себя.

Тут появился Майкл: он проходил мимо вместе с Блейком, уснувшим у него на руках.

– Ой, он что, спит? – вскинулась Мелисса. – Спит? Как же тогда насчет вечера? Сколько он уже спит?

– Недолго, – ответил Майкл, имея в виду, что младенец заснул как раз перед ее заплывом. Майкл в этот момент сидел с Питом под зонтиком, и они пили пиво и болтали про бокс. Было так уютно, Блейк у него на коленях все обмякал, и так жестоко было бы в этот момент его будить – когда солнце на закате стало таким персиковым, и воздух был теплым и шелковистым, а пиво проникало внутрь влажной прохладой.

– Ну, тебе все-таки придется его разбудить, правда? – произнесла Мелисса с совсем другой интонацией и ушла в душ.

* * *

На другой день все вместе пешком отправились на пляж: исход во вьетнамках, с полотенцами, плавательными приспособлениями, солнцезащитным кремом, а также ведерками и лопатками, купленными по пути в торговом центре. Прохладное голубое море властвовало над заливом. Песчано-галечный берег придавливали тела поджаривающихся бриттов. Жара была мощная, могучая. Женщины лежали, раскинувшись, приобретая все более насыщенные тона, солоноватый пот сочился в складки их бедер. Мужчины с гигантскими животами нежились на спине, уставив пальцы ног вверх, прижатые к земле соединением пива, солнца и безветрия – сегодня не было даже слабого бриза, лишь там, на море, среди течения, где искали убежища пловцы. Коричневые головы подпрыгивали среди буйков. У волн был свой характер, тайный пульс, биение которого гнало их мягко сокрушить о берег свои белые оборки. Стефани направилась прямо к ним – после того как расстелила покрывало, намазала детей кремом и нашла им занятие: строить песчаные замки. «Пойду поплаваю», – сообщила она и ринулась к воде в своем цветастом купальнике танкини, мимо тел, лежаков и зонтиков. Мелисса присоединилась к ней, и вскоре женщины превратились в очередные две коричневые головы у буйков, настолько далеко, что Блейк даже заплакал. А Майкл вспомнил тот вечер в Монтего-Бей, как Мелисса исчезла за краем океана и потом вернулась, хохоча, – и сейчас она поступила так же, на сей раз вместе со Стефани; женщины плюхнулись на свои полотенца, и у обеих лица сияли особым морским восторгом. Ловко прокладывая извилистый маршрут между телами, по пляжу двигался продавец пончиков со своей корзиной, выкликая: «Ah rosquillas!» Пончики были теплые, без джема, с дыркой посередине, и расходились хорошо. Дети, сладкоежка Пит, а потом и остальные принялись поглощать мягкие кольца в этом атриуме жары; день полыхал, и лучи света ярко блестели на поверхности моря.