Обыкновенные люди

Саша еще раз посмотрела на его хозяйку: – А у тебя, подруга, хороший вкус. И что же с тобой случилось? – протерла пальцами пыль.

Девочка на фотографии беззаботно улыбалась, немного прищурив приятные глаза. Только сейчас Саша поняла, на правой руке у фотографии тот самый классный браслет.

Странное чувство – ощущать на своей руке то, что было на руке сохранения из шкафчика. Словно ткань времени дала брешь, и две руки, забыв о разделяющих их годах, надели его одновременно.

– Ты классная, – Саша бережно вернула стильный браслет в архив и закрыла полку с девочкой.

В последний раз посмотрев на горящую лампочку, она подошла к выключателю и выключила свет.

Услышала щелчок пустоты.

– Я же говорила. Я тебя погашу.

Гусеница

– Наконец-то конец. – вместе со светом, кажется, пропал и звук.

Впервые за все её осознанные (и даже неосознанные) «я» в этом окне не горел свет. Неизменное изменилось. Удалился какой-то скрытый тугой элемент. И теперь на месте этого элемента состояние несложности, пластичности и шаткая походка. С трудом устояла на расслабившихся ногах. Удивилась этому маловесному качеству.

– Теперь точно всё, – выдохнула, но взглядом вернулась в фотографию девочки.

Та все ещё улыбалась глазами, но уже без блеска от лампочки. Теперь картонные и какие-то неприятные. Точно живые, но не могут жить. Чье-то просроченное я. От этого взгляда стало пыльно и неуютно. Даже немного потемнело. Или это голова закружилась.

– Прощай, – сказала Саша классному сохранению, а себя почувствовала отнюдь не классно, а точно наоборот. Вроде все как хотела, а вроде все совсем не так. Все как-то замедлялось, и она вместе со всем.

– Что это со мной? Почему так отстойно-то стало? – не могла определить свой новый статус. Она думала, что все будет немного по-другому. А оказалось прямо воттак. Прямо отстойно, а еще как-то голодно, словно и не ела вовсе никакой пиццы, а на месте той пиццы голодная ямка.

Еще раз посмотрела на фотографию – там уже расположилась пухлая гусеница. Переползла с обратной стороны и замерла, спрятав под своим брюшком глаза и классную улыбку.

Постояв немного и в очередной раз потеряв настроение, Саша вышла в подъезд и тихо закрыла сломанную дверь. Тут же упала на колени и заплакала. Она и сама не поняла почему, но слезы прорвались наружу, как кровь рвалась после пробежки. Какая-то неизвестная науке мышца, объединяющая все прочие нервным напряжением, расслабилась, и тело, потеряв удерживающий его на ногах спазм, стало неплотным, покладистым и эластичным.

– Что это со мной? Я же теперь могу. Наконец, могу, почему же тогда… плачу? Неужели… нет, не может этого быть, – судорожно хваталась то за один палец, то за другой и со всей силой вжимала их, но те не щелкали. Ни один из них. С каждым последующим пальцем все более и более отчаянно давила, но беззвучные суставы не щелкали, оставляя только призрак прикосновения. – Почему?

– Вот же отстой! – крикнула она, удивив бессловесные коврики и безмолвный комод. – Почему ни звука? Почему все молчат?

Еще раз с надеждой дернула за средний палец, и тот промолчал. Даже он.

А еще эта легковесность, растущий вакуум.

И розоволосая фотография на пыльной полке. Плоская, как плоское кофе. На ней замерла зеленая гусеница. Головкой на картонные глаза, в которых не двигались зрачки.

Открыла рот, чтобы сделать вдох, вместо этого наглоталась слез. И чуть не подавилась.

Ощутила беспомощную соль на губах. – Я же плачу, почему никто не слышит? – Кто-нибудь… – совсем неприлично хлюпнула мокрым носом. Но ничего не происходило.

Саша не знала, должно ли было что-то произойти или нет, но не происходило вообще ничего, и так точно не должно было быть. – Почему я плачу? – пыталась, но не могла понять причину этой внезапной протечки. Обычно она понимала, по чему или по кому проливается, но сейчас совершенно не понимала почему. И, как оказалось, когда не понимаешь причину, плачешь только больше. Словно внутри у нее что-то лопнуло, и накопившаяся за годы вода нашла выход через глаза.

«Но не плакать же вот так «просто так?»

– Какая же я жалкая, – шмыгая, горько усмехнулась она. – Плачу как девчонка. И сама не знаю почему. Самой противно, – протерла лицо рукавом и, посмотрев на него, удивилась, сколько же много из нее вытекло.

Вспомнила свои «Кто-нибудь».

– О чем я вообще? Какая гадость, – сморщилась она. – И зачем мне это? – но непослушные слезы все равно сочились, как кровь из раны. И некоторые уже сохли на холодном бетоне.

Размазала вспотевшими пальцами эти соленые пятна, вытирая жалость к себе. – Беее, – чуть не стошнило, когда представила, как плачется в какую-нибудь Жилетку. – Фу быть такой! Натурально фу.

– Ну, ладно, поплакали, и хватит… – подумала, что пора бы и подняться, но к своему удивлению поняла, что не поднимается. Тело размякло и не слушалось. Растекалось на бетон вслед за слезами.

– Почему не могу встать? – испугалась Саша, не чувствуя ног. – Нет-нет, я хочу встать, – но ноги немели и больше не собирались стоять.