Обыкновенные люди

– Совершенно особенное окно. Там, где всегда горит свет, – ответила Саша.

– Прямо всегда? – удивилась девочка. – Даже ночью?

– Даже ночью.

– Даже в 6 утра?

– Даже в 6 утра.

– Интересно. А зачем оно там горит? – почесала волосы девочка.

– Вот и я так думала. Зачем? – сделала глоток Саша и, подойдя к краю, посмотрела в окно, в котором больше не горел свет.

– Ну и зачем тогда? – спросила девочка. – Расскажи!

– Не скажу! – самодовольным тоном произнесла Саша, точно не желая делиться каким-то важным секретом.

– Почему? – обиженно пропищала девочка. – Ну, пожаалуйста, тётя, скажи!

– А вот возьму и не скажу! И не проси! – усмехнулась Саша.

– Но как же так, – топнула девочка. – Вот же отстой! Я же потом уже не смогу. Я же хочу… Ну, вы поняли… Это нечестно. Мне же теперь интересно стало…

– Я вообще нечестная, – равнодушно сказала Саша. – Ну, тогда бывай. Прыгай на здоровье! – бойко отвернулась и пошла обратно, затаив дыхание.

Надеялась на шаги.

А перед глазами пролетела маленькая бабочка.

Услышала шаги.

– Тётя, а ты меня не обманываешь? – шаги остановились. – Оно существует, такое окно? Там, где всегда горит свет.

– Да, – кивнула Саша. – Однозначно.

– А где оно? Как мне его найти?

Саша пожала плечами. – Кто знает? Тебе придётся самой его поискать. Вот как найдешь своё, тогда сразу поймешь! – улыбнулась она своей искренней улыбкой.

– Тётенька, а ты-то зачем сюда пришла?

– Я-то… – Саша посмотрела на ряд из одинаковых баночек на самом краю. – Я просто хотела прийти сюда в очередной раз, а пришла в последний.

Света

– Как это ремиссия?

– Так бывает иногда…

– Почему же тогда это «иногда» случилось именно со мной?

– Разве важно почему? Вам радоваться надо. Вы избавились от нее. Теперь вы здоровы.

– Я хотел ее похоронить.

– Кого ее?

– Её.

– Вы в своем уме?

– Точно не в вашем. Мне важно почему.

Отжимания

Однажды у меня заболело сердце. Я удивился тогда и еще подумал: «Как же это? Никогда не было, а тут появилось, и сразу болеть!»

В то время я иногда отжимался ради того, чтобы добавить в жизнь немного отталкивающих движений, но вместо этого добавил много сгибательных. Локти мои тогда меня не поддерживали, да, впрочем, как и прочие. Никто не понимал прелести отжиманий от пола, им больше нравилось по нему ходить, смотреть и мыть иногда, когда ходить и смотреть становилось неприятно. Однако я находил в отжиманиях абсолютное спасение и абсолютный противовес. Отжимания – это как грузик, который всегда при мне. Когда у меня оставалось все меньше чего-то, я всегда мог добавить немного отжиманий, сбалансировав утраты парочкой отжиманий сверху. Этот нехитрый прием позволял, теряя раз за разом, не чувствовать себя в убытке. Что бы я ни потерял, я всегда мог восполнить это двумя отжиманиями и восстановить равновесие.

Совокупность этих движений отталкивала от меня не только потери, но и прилипающие ко мне годы, но они все равно прилипали к груди, когда я при очередном повторении касался 30-летнего паркета (возможно, нужно было просто чаще мыть пол). И все же мне казалось, что чем больше раз я толкаю паркет вниз, тем дальше половые годы отталкиваются от меня и, возможно даже, после очередного удачного повторения, они окончательно вытолкнутся вниз, перейдя на 20-летних и еще шумных соседей, а у меня появится простор для новых отжиманий и того, что однажды станет отжиманиями.

Определенно в отжиманиях больше смысла, чем в жизни. Возможно, жизнь вообще придумана только ради отжиманий. Придумана, чтобы отжиматься до смерти. В конце  концов, отжимания – всеобщий эквивалент: у тебя могут кончиться деньги, но отжимания никогда. И, как любая осмысленная вещь, отжимания не открывают свой смысл любому отжимающемуся. «Это, наверное, талант, – думал я, – Или, может быть, даже более того – призвание! – расшифровать смысл этого тайного причастия».

Вот я и отжимался в поисках смысла, однако этот смысл отжимался от меня так же быстро, как я отжимался от пола. И чем чаще я отталкивал пол от себя, тем чаще пол приближался ко мне обратно. Таков уж закон сохранения пола. Иногда мне даже казалось, что я отжимался не от пола, а от самого себя, только с обратной стороны, или тот обратный я отжимался от меня – в отжиманиях так сразу и не разберешь, кто кого отжимает. Здесь без потерь не разберешься. А коль скоро любая потеря неизбежно оборачивается отжиманиями, то разобраться и вовсе невозможно, ведь сколько бы я ни добавлял повторений, тот снизу, которого отталкиваю я, добавит столько же, чтобы оттолкнуть пол обратно, возвращая обратно и все усилия, что я толкнул вниз.

И все равно, даже несмотря на закон сохранения пола, я толкал его.