Обжечься светом

– Значит, это мой племянник, – мы смотрели, как он продолжил спать уже на диване. Я накрыл его пледом. Рядом на тумбе так и осталась светиться настольная лампа. Еще только утром здесь сидела наша мать. Я ничего не воспроизвёл вслух, почувствовав, как мне все это надоело. Важнее то, что здесь и сейчас. Хотелось обнадежить себя и сказать Марии, что они в безопасности, но в этом я и сам не был уверен.

Мария ждала вопросов, но я предложил лечь спать.

Я вышел во двор. Лишь вдалеке у ворот как маяк терпел одиночество фонарь. Луны не было видно, перед собой я не мог различить ни камня, ни кустов вдоль дорожки, ни стен дома. Я только знал, что он позади и правее меня, я помнил, где оставил машину, помнил, что дорожка через шагов десять разветвляется направо и налево, обходя дом вокруг. Колючий снег заскрипел под ногами. Я сел в машину, воспроизводил события двухлетней давности. Нет, рука не поднялась даже включить зажигание, мне не хотелось бежать отсюда, как тогда. Вот бы выкинуть мысли из головы, как мелкие куски разорванной бумаги в корзину. Я опустил голову, уперевшись руками о руль. Я не мог собраться, думал о сестре. Что случилось два года назад? Как я мог спокойно жить, не разузнав о ней ничего? Она так и жила, скрываясь с ребенком от Ника? Я хорошо помнил ее беспомощное состояние, когда нашел сестру на обочине, и у меня прокладывалась мысль, что он и здесь здорово постарался. А где же был ребенок в то время? В любом случае, не оставалось сомнений, кто причастен к пожару на последнем этаже.

Но во что мне больше не верилось: в то, человек, которого я считал отцом, оказался мне не родным или в то, что я могу находиться при искусственном свете? Последнее все же самое невероятное. Я никогда не чувствовал себя настолько неопределенно.

Все, о чем я думал, вдруг вырвалось наружу, но не могло покинуть пределы салона автомобиля, билось об стекла, перегородки, двери. Стало сложнее дышать, тяжелела голова, этого еще не хватало. С этим я не справляюсь.

Сколько я просидел в машине, точно не знаю, пока сквозь щели ворот, как лучи солнца, не просочился яркий свет, плавно скользнул вправо и замер, освещая уголки двора. Зазвонил телефон.

– Ты захочешь поговорить со мной. Открой ворота или выйди сюда, – я услышал голос Ника.

Не думал, что он так быстро объявится. Я вышел за ворота, фары больно отражались от забора. Хлопнула дверца, разрывая лучи искусственного солнца, Ник, словно тень появился передо мной.

– Что тебе нужно? – я старался быть безразличным.

– Ты знаешь, прекрасно знаешь, – он точно оскалился, улыбаясь. Затем, решительно подошел ко мне, сбросив свет с лица. – Я приехал за сыном.

– А его мать тебе не нужна?

– Она лишь способ влиться в семью.

– Так тебе нужна лаборатория, работа моей матери или сын?

– В любом случае это все принадлежит мне. Хочешь, расскажу тебе одну очень интересную историю? Одна молодая и хорошая собой помощница уже дряхлого на тот момент профессора выходит за него замуж. Он был очень строг, неприятен всем окружающим, но богат. Большинство из-за этого терпело его. Затем рождается ребенок, девочка. У нее находят редкое заболевание, непереносимость ультрафиолета, даже слабые лучи солнца приносили ей боль, организм испытывал шок. Для лечения нужен был донор, идеально такой же ребёнок, поэтому следующим на свет появляешься ты и все ждут, когда ты подрастёшь для подходящего возраста. Но у тебя обнаруживается та же болезнь, она проявляется чуть позже. И твой организм не реагирует на обезболивающее! – он рассмеялся. – К тому времени твой отец умирает, надеюсь от старости. Он ненавидел детей, поэтому Мария жила в больницах, а ты здесь. Тот, кто воспитывал тебя и лечил, кого ты считал и называл своим…он был моим отцом! Моим! Отцом! – он с болью выкрикнул последние слова и отвернулся.

Теперь я истерически рассмеялся. Не может быть. Не может же быть такого?

Он резко повернулся, и не успел я опомниться, как он прижал меня к дверце машины, шум двигателя рассеялся. Он скинул мои очки и сквозь зубы проговорил прямо в лицо, запечатлевая свой ледяной взгляд:

– Меня достала твоя мать и ты, все вы вместе взятые! Сейчас мы поедем в твой офис, где ты все переоформишь на меня!

В его глазах переливалась ярость, они бегали туда-сюда, но он злился не только на меня, весь мир был должен ему. Щеки и кончики ушей раскраснелись, но он не замечал холода.

– Полегче! – я оттолкнул его и поднял очки.