Обжечься светом

Мне казалось, я послал его куда подальше вместе с просьбой отойти от нее, но не услышал своего голоса. Кто-то взял меня под руку и посадил на стул.

– Мы не закончили, – я увидел перед собой лицо Ника, оно вызвало во мне приступ тошноты. – Эй, ты с нами? Извини за это, – снова его смех, – обычно все наоборот: те, кто приходят на встречу с тобой, испытывают неудобства! Но не сегодня! У тебя, наверное, начинает болеть голова? – он потрепал меня по волосам.

– Потерплю, мне не привыкать, – София сидела на стуле, – и подпишу бумаги. Ты только тянешь время!

– Это хорошо. Но ты сам мне напомнил об отцовском долге. Все же он мой сын, а что вы с сестрой сможете ему дать?

Твердости в моем голосе уже не было, я и не пытался, только кивнул в сторону наглеца, что стоял у окна:

–Я подпишу, Ник! Отправь его в кабинет или он не способен отличить документы от туалетной бумаги?

Все же точка, на которую я смотрел, освежала меня. Стоило расценивать это как подарок, как возможность посмотреть на Софию практически при свете дня. Искусственный свет невыносимо бил мне в лицо, я чувствовал его всей кожей, даже под рубашкой. Он оставлял на мне горячие мурашки, как внезапно включенный душ. Но все это уходило на второй план. Если бы мы сидели ближе друг к другу, я мог рассмотреть ее кожу – она казалась светлее, ее глаза – наверняка сейчас раскрасневшиеся, ее волосы – даже растрепанные, они отражали этот свет.

– …или ребенок? – Ник закончил фразу, передавая мой пропуск бандиту.

– Что? – я удобнее сел в кресле.

– Наверняка на файлах пароль, – подал второй голос. Он отошел от Софии и теперь мог бы сойти за слишком умного.

Ник сунул мне ручку и лист бумаги из лотка принтера. Когда я передал ему обратно, то не заметил, как бандит (все же он тот, кто есть) исполнил волю Ника и ударив в челюсть, свалил меня со стула. Закрыв лицо рукам, я удержал очки.

– …ты смеешься надо мной?! – Ник пытался повернуть меня к себе, его крик отдавался в левом ухе. Я сплюнул кровь на пол. Потребовалось пару минут, чтобы собрать голову по кусочкам и понять, где я нахожусь и что произошло. Ник скомкал бумагу, пароль его не устроил.

– Не успел сказать- попробуй на английской раскладке.

Он нахмурился, разжал кулаки на моей рубашке, но все же отправил отсюда своего “помощника” тыкать в кнопки.

Я прокашлялся и сел у стены, она приятно отдавала прохладу. София. Я забыл про нее, хотя у меня из головы все вытряхнулось.

– Будет справедливо, если мне достанется либо ребенок, либо женщина, а? Как ты считаешь? Видишь, я даю тебе возможность выбрать.

София подбежала ко мне. Я улыбнулся как дурак – оно того стоило! Насчет ее глаз стоило фантазировать глобальнее, лицо было заплаканное. Платок у меня остался в пиджаке.

Я перехватил ее руки:

– Она может идти?

– Если ты ее выбираешь, – Ник выдвинул ближайшее кресло на середину.

– Что это значит?

– Встретиться с прошлым и строить будущее, слишком хорошо для тебя. Выбери что-то одно, я заберу или сына, или эту женщину.

– Я должен за тебя выбрать? Боишься ответственности? Тогда надеюсь в тебе проснутся хоть какие-нибудь отцовские чувства.

– Что? – София с криками заколотила меня своими кулачками. – Что ты делаешь?! Как ты можешь!

– Жаль, – улыбаясь предстоящей перед ним картиной, произнес Ник. – Но правильно, надо думать о себе в первую очередь.

Это торги или аукцион, но не обычный разговор людей.

– Ты жалкий ребенок, которому обещали конфету, но так и не дали! – я попытался подняться и постарался сделать это без помощи Софии. Как бы ее отправить отсюда. – Уходи! – не хотелось на нее смотреть. На мои слова она только делала большие глаза и подносила руки к своему лицу.

Я не хотел, чтобы она смотрела на меня.

– У тебя болит голова? Как быстро развивается твоя мигрень? – Ник заинтересованно встал, поравнялся со мной. – Потом у тебя блокируются легкие. Сколько у тебя времени? Несколько часов? Минут?

Он так говорил, будто прочитал мою медкарту. Действительно, он не заставил себя ждать, рассказал про дневник отца. Оказывается, Ник видел его у него. Я не представлял какую он имел ценность, пока из его рассказа не понял, что мой друг знал о записях и предполагал, что там есть важные данные о ходе моего лечения.

– Значит, вот что произошло? Ты оставил заживо гореть человека из-за этих записей?

– Во-первых, это было не просто записи. Твоя резистентность к анестетикам сделает прорыв в медицине, как только я найду способ исправить это, но отец уже определил, что это генетическое заболевание. Мутировавший ген, определяющий выработку белка в твоем организме, принесет мне славу. Это очень даже поэтично. Он успел записать это только в своем дневнике.

Не успел понять, паника меня охватила до этого или после того, как я понял, что стало тяжело дышать. Перед глазами поплыли желтые маячки, хотелось закрыть глаза. Я попытался расстегнуть рубашку, Макс говорил, что он не смог снять пиджак. Только в этот момент я понял, как страшно ему было гореть заживо!

– Мой отец начал над этим работать!

– Думаю, ты его превзошел.