Обжечься светом

– Мне это помогло, если бы она сбежала от него, как это сделала Мария! Не глядя себе под ноги, бежала бы до потери сознания! – я останавливаюсь лишь потому, что чувствую приближающуюся головную боль.

– Я беспокоюсь о тебе, Эд! – с этими словами она отходит от меня, снова жестикулируя.

Каждый раз София разная. Я никак не могу уловить ее настроение. Как только я понимаю его, меняется она.

– Я знаю. Больше не нужно. Все хорошо.

Какая простая фраза, но всегда работает. Даже если сомнения – значит работает. Я продолжаю:

–Зря ты ее слушаешь. София, я верю тебе, но не Элин. У меня есть на этот счет весомый аргумент. Если ты беспокоишься обо мне…– я прикусываю губу и сильнее зажимаю изогнутую ручку – …ни одна мать не отдаст своего ребенка на проведение опытов…не превратит его тягостное существование в свой успех, не оставит…

Она замирает посередине комнаты. Как я хочу, чтобы она обняла меня!

– …и нет никакого лекарства. Ее разработки у меня дома, в моей комнате и я не знаю, что меня удерживает тут же не сжечь их!

Я оставляю ее. Оставляю с мыслями, что Элин не успокоится, пока не получит свое. Как мне это тяжело дается!

Глава 20

Кто-нибудь считал, сколько сделал в жизни хорошего, сколько плохого? Или за это отвечает совесть – если ее нет, она не говорит с тобой, то…нет, ты этого уже и не заметишь.

В моей жизни есть то, что приятно вспомнить? Или я отвечаю за что-то не очень хорошее, за проступок моих предков?

Это жизнь. Все возможно. Ничему не стоит удивляться. Я уже и не удивляюсь.

– Какие у тебя отношения с моей сестрой?

Мы сидим в одной из комнат с Максом. Глубокая ночь. Мы сидим в темноте. Свет ни к чему. Я понимаю, что все же стремился к нему, завидовал своему другу, но настолько привык жить в сумерках, что мне становится спокойнее только с потухшей люстрой над нами. Пусть я не вижу и не знаю, что происходит в метре от меня, но мне спокойнее. Может, потому что одиночество не оставляет меня, а так все кажется ближе. Я еще не знаю, что делать с этим чувством.

– Ты против?

– Я знаю, что ты ее не обидишь. Но это должен быть ее осознанный выбор. У нее детская душа.

Сколько я приобрел? Нашел сестру, племянника. Увиделся с матерью. Хорошо было и над этим вопросом поставить точку. Узнать правду, которую забыл, – тоже неприятно, но необходимо для будущего. Но могу ли я начать сначала? Нет, не с начала. Все иначе. Могу ли я еще раз начать жить? Мне дан шанс, или все стремиться к разрушению?

– Без прошлого будущего нет?

– У каждого, кто пересек “сегодня”, есть “вчера”.

Вдруг добавляет через некоторое время:

– И завтра, Эд.

Я решаю задать ему мучивший последнее время меня вопрос: для чего мы живем? Он отвечает не сразу. Как будто подбирает слова:

– У каждого есть цель. Кто-то стремиться к ней и никак не может достичь. Кто-то каждый день восстанавливает ее снова и снова. Но какая она бы ни была, все хотят добраться до нее.

– Но есть люди, что бродят без цели существования.

– Нет, она у них тоже есть. Недальновидная, но есть.

– Все же, это слишком обобщено. Какая у тебя цель? Зачем ты встаешь каждое утро?

– Мне, как и всем, однажды была дана жизнь. Я должен распорядиться ею так, чтобы из этого получилось хорошее дело, чтобы был толк в том, что я дышу, ем каждый день. Я должен быть полезен, иначе это все не имеет смысла. Мне становится лучше, если я могу кому-то помочь. Разве это не бесценно?

– Жить ради других? Это твоя цель?

– Ты меня не слышишь. Мне это нужно не меньше, чем тем, кому я могу помочь.

–То есть смысл в том, чтобы делать хорошие дела? Недостаточно быть хорошим? А если я считаю себя таким, как же другие, кто думает иначе? Считаться ли мне с мнением большинства?

–Эд, достаточно быть хорошим. Остальное выходит из этого.

Мне хочется спросить, что такое «хороший», кто определяет границы этого понимания, но, если у меня возник вопрос, значит, мне еще далеко до этого.

– Думаю, мне нужно проверить зрение.

Слышится, как Макс зашевелился, поменял положение.

– Насколько серьезно?

Я рассчитываю в голове, сколько еще времени потребуется, чтобы вернуть моторику и снова научиться писать. Печатать получится быстрее. Но есть вероятность, что к этому времени уже буду плохо видеть.

– Я много чего вспомнил, и хотелось, чтобы ты помог мне все это записать…кто его знает…

Мы сидим молча до тех пор, пока к нам в комнату не заходит полицейский, приглашая спуститься вниз, где задержали Ника. На полу потрепанная коробка, из которой торчат папки и толстые тетради. Я несуразно вывожу свою фамилию на бланке протокола. Мне хочется уйти, хотя бы в свою комнату, я не готов смотреть на Ника, на этого сумасшедшего, но рядом со мной мой друг. У него спокойный вид, что удивляет меня. И я остаюсь. Я должен остаться рядом с Максом.

– Ты устал? – он обращается ко мне, когда мы остаемся одни.

Я присаживаюсь на диван. Мы никогда не говорили о том, что произошло с ним. Я даже не спросил, как он себя чувствует или как справляется.