Обжигающий след

— Вы его лечите, — полувопросительно сказал Трихон.

— Да, Агап продолжает процедуры, хотя надежда на исцеление почти угасла. — Войнова вздохнула. — Но прервать лечение — это все равно что прямо сказать ребенку, что он навсегда останется калекой. Рич так верит в это предсказание.

— Какое предсказание?

— Прорицательница из его табора сказала, что он исцелится в этом городе. Но мне порою кажется, что они мальчика просто бросили. Я бы многое отдала, лишь бы он поправился.

Шкалуш молчал.

Тиса украдкой скосила на него глаза. Не моргая, парень смотрел в костер и думал о своем. В зрачках отражался огонь.

— А ты откуда, Трихон? Нет, я, конечно, помню, что ты из Рудны. Но кто твои родители?

Он посмотрел так, словно старался разгадать, чем продиктовано любопытство.

— Я плохо помню своих родителей. Они давно умерли.

— О, извини.

— Это больше факты, чем воспоминания. Отец был храмовым лекарем. Когда миссия предложила ему отправиться в одну угасающую деревеньку, он не задумываясь согласился и тем самым подписал приговор себе и матери. — Парень подложил в огонь ветку, выпавшую из костра. — Больше половины жителей селения уже были заражены. Болезнь забрала родителей, но пожалела ребенка.

— Тебя.

— Да, — невесело согласился шкалуш. — Меня забрали к себе брат отца и его жена.

— Тетя с дядей, значит, — улыбнулась девушка, радуясь, что тяжелая тема позади. — Ты много знаешь для своего возраста. Наверное, они люди с широким кругозором.

Трихон усмехнулся.

— Не знаю насчет кругозора, но ремень у Прокла был широкий. Дядя был из тех, кто считал, что строгое воспитание — залог образования. Порка племянника была для него ежедневной обязанностью.

Собеседница негодующе хмыкнула.

— Вот только не жалейте меня, Тиса Лазаровна, — усмехнулся новобранец. — Я ведь тоже не подарочек. Бежал из дома в малолетнем возрасте, стащив у дядьки припрятанные деньги. Три года бродяжничества преподнесли мне уроки лучше всяких учителей.

— А потом? Ты вернулся домой?

— Нет, — он снова созерцал костер. — Приютили добрые люди. Дали кров, еду и тепло, которых у меня не было.

Шкалуш плотно сжал губы и замолчал надолго. Похоже, она все же умудрилась его расстроить. Тиса тронула ремешок на руке, вдруг почувствовав желание поделиться в ответ.

— Эти часы мне достались от мамы.

Трихон повернул к ней лицо, ожидая продолжения.

— А к маме они перешли от прабабушки Ефросинии. Она была вэйной.

— Понятно теперь, почему вы их носите при всей вашей неприязни к колдовскому роду, — произнес он. — Как память.

— Да, — слабая улыбка на мгновение осветила лицо девушки и так же быстро исчезла. — Мама мечтала отдать меня в школу-пансионат в Оранске. Наместный колдун насоветовал. Я думаю, если бы не Гарт, возможно, она бы так и не решилась. Но эти вэйны любят совать нос в чужие дела, — с раздражением в голосе сказала Тиса. Отвела взгляд от огня на качающиеся под ветром камыши, что окаймляли противоположный берег реки, и, помолчав, продолжила: — Я не хотела ехать. Капризничала, обижалась на мать. Просто до ужаса боялась остаться одна в чужом городе. Мама настояла. Помню, как мы уселись в почтовую карету. Она хотела меня обнять, но я откинула от себя ее руку и отсела к окну. Дулась. Глупая. Я тогда не знала, что истекали последние минуты с нею рядом.

Девушка опустила ресницы, чувствуя знакомую боль в душе.

— На перевале через Теплые что-то случилось с колесом, карета стала заваливаться. Мама вытолкнула меня в последний момент, а сама не успела… — прошептала она и погладила трещину на крышке циферблата. — Часы остановились там.

Боль в душе перелилась через край, и неожиданно потекли слезы, хотя Тиса попыталась их сдержать. Трихон накрыл горячей ладонью ее руку. От чужого сочувствия Войнова совсем разревелась, а может быть, это сказывалась пресловутая настойка. Слезы, которые девушка копила в себе долгие годы, наконец нашли выход.

— Ну-ну, — старался успокоить ее шкалуш. Видя, что спутница не на шутку расстроилась, подвинулся и слегка приобнял за плечи. Тиса уткнулась в грудь паренька, чувствуя, как намокает под ее щекой солдатская рубаха.

Сквозь всхлипы прошептала:

— Я не успела сказать ей, что люблю ее, несмотря на все глупые обиды.

— Она знает это. Знает. — Трихон поцеловал ее в лоб. — Не плачьте.

Тиса обомлела: поцелуй в лоб — это было как послание с небес. Мама всегда ее так целовала. Шкалуш даже не догадывался, что он сделал.

Подняла удивленное заплаканное лицо. Горец улыбнулся.

— Так уже лучше, — сказал он, стирая мизинцем последнюю каплю с ее щеки.

Полные сочувствия серые глаза оказались так близко, что у Тисы закружилась голова. Она опустила взгляд на губы юноши — тонкие, без намека на женственность. Единый!

Помощь свыше пришла незамедлительно. Подул ветер и сорвал с перекладины платье. Это вернуло девушку на землю. Она вскрикнула, и Трихон поспешил поймать вещи.

Только сейчас они заметили, что небом завладел пунцовый закат.

— Высохло, — с сожалением сказал шкалуш, поднося ей одежду.

Удивительно, но обувь тоже просохла.

— Пора домой, — пробормотала Тиса.