Очень мелкий бес

Как раз за этим верстаком сидели Владимир Сергеевич и его сосед, ветеран войны Бородавин, когда Людочка, сопровождаемая Мухиным и Портулаком, вышла из лифта и позвонила в дверь. Владимир Сергеевич с сожалением прервал монолог о возможности выращивания женьшеня в домашних условиях и пошел открывать, а Бородавин вылил себе в стакан из стоявшей на верстаке бутылки остатки портвейна и торопливо, оглядываясь на нарастающий в коридоре шум, выпил.

Шум удалился на кухню, так уж повелось у Протопоповых, что гостей обычно они принимали там. Комната Владимира Сергеевича была завалена инструментами и плодами увлечений: половину ее занимала кабина цельнодеревянного автомобиля, который он когда-то начал делать по чертежам из «Техники молодежи*, да забросил, переметнувшись к идее создания индивидуального грузового лифта, бегающего по стене дома за счет особых присосок. (И правильно, что забросил: зачем ему еще и деревянное авто, когда монстр из водопроводных труб, который стоял у подъезда, тоже творение его рук, был вполне на ходу.) Посторонние, за исключением соседа и постоянного собутыльника Бородавина, допускались в комнату Владимира Сергеевича редко. Обстановка же комнаты Людочки вся сплошь состояла из антиквариата, который собирал и лично реставрировал Владимир Сергеевич; сюда, во избежание порчи ценностей, не допускался даже Бородавин.

Увидев, что Людочка пришла не одна, Владимир Сергеевич подобрался и стал дышать в сторону, дабы не шокировать гостей букетом из портвейна и селедки с луком, которой они с Бородавиным этот портвейн закусывали. В нем, словно рыбки над водной гладью, заиграли сразу две мысли, в последнее время особенно актуальные. Первая мысль сводилась к тому, что не мешало бы выдать дочь замуж, а там и свою судьбу устроить: мужчина Владимир Сергеевич был не старый и вообще еще очень даже ого-го! Вторая мысль шла первой наперекор, ибо заключалась в том, что зять может оказаться наглецом и бесквартирной шпаной и, вместо того чтобы создать Людочке райские кущи где-нибудь на своей территории, вторгнется — со всеми вытекающими отсюда последствиями — в заповедные владения Владимира Сергеевича.

Стоило Владимиру Сергеевичу увидеть подле Людочки молодого человека, как эти мысли начинали путаться, отчего он становился невообразимо радушен (это действовала первая мысль) и страшно недоверчив (это влияла вторая). Когда Мухин и Портулак разместились в кухне на жутко неудобном купеческом диванчике с узким сидень­ем и высокой деревянной спинкой, Владимир Сергеевич засуетился у холодильника, доставая какие-то кастрюльки, принюхиваясь к ним и убирая обратно; затем, так и не оставив ничего на столе, добыл из морозилки банку красной икры с налипшими на бока наростами льда, распаковал пачку масла и уселся на краешек стула напротив потенциальных женихов.

Женихи молчали.

—   Ну-с,  чем,  ребята,  занимаетесь?  —  с  бестактной  подозрительностью  спросил Владимир Сергеевич, по-прежнему дыша в воротник рубашки.

— Вадим — поэт, а Иван — бизнесмен, издатель, — опередив Мухина и Портулака, сказала Людочка.

— Угу, — неопределенно промычал Владимир Сергеевич. — Значит, на диване нашем сошлись стихи и проза, лед и пламень, вода и... м-м... И какие же стихи вы, Вадим, пишете?

— Разные, — ответил Портулак.

— Угу... Что ж, надо будет почитать, — сказал Владимир Сергеевич так, будто имен­но от него зависела дальнейшая литературная судьба Портулака. — Я люблю поэзию, один Пушкин чего стоит!.. Между прочим, когда ваяли памятник Маяковскому, то позировать пригласили меня, уж очень мы тогда были похожи. Скульптор Кербель увидел меня в уличной толпе, и ему понравилась моя спина... А вы, значит, бизнес­мен? — переключился он на Мухина.

Тот вздрогнул и приподнял авоську, которую примостил в ногах.

— Да... вот образцы. У нас чай дешевый, вдвое дешевле, чем везде.

—  Фальсифицированный,  наверно,  —  сказал  Владимир  Сергеевич.  —  Весь  город наводнен фальсифицированным чаем — я читал об этом в газете.

— Я пил, — с достоинством возразил Мухин, считая, по-видимому, это непреложным доказательством высокого качества продаваемого им чая, потом вынул из авоськи одну пачку, отломил от связки четыре банана и положил все это на стол.

— Вы сказали, что вас приглашали позировать для памятника Маяковскому. Отче­го же вы не позировали? — развязно спросил Портулак.

Людочка бросила на него взгляд, полный ужаса.