Читаем Очень мелкий бес полностью

Постепенно мысли его, хаотичные в этот недобрый похмельный час, благодаря то ли пиву, то ли неосознанной медитации, приняли какой-то определенный порядок, и он вспомнил о своем романе. Ни о чем ином, в сущности, он вспомнить и не мог, ибо перед ним лежала клавиатура, которую применительно к пишущим людям можно использовать с не меньшим успехом, нежели лампочку применительно к павловской собаке. «Надо все сжечь...» — поползла в каляевской голове тоскливая мысль, и, прежде чем она оформилась во что-нибудь конкретное, Каляев ударил пальцами по клавиатуре. На экране возникли буквы «н» и «о» — «но».

— Но! — сказал сам себе Каляев, глотнул пива и продолжил строчку: «...но вот когда наступает ночь и душа сбрасывает одежды — они сползают, отпадают сами, как потрескавшаяся, ставшая ненужной шелуха, — вот в тот момент наступает ожидание истины, некоего спасения, как воздух необходимого, хотя и неясно, от чего оно во­ обще нужно — это спасение. Но истина не приходит, спасение застревает в пути — ну еще бы, Двинских на свете много, ко всем не поспеешь, — и тогда обнаженная душа умирает. А утром, как будто ничего не произошло, надо забыть о бессоннице, бриться, идти на работу, что-то делать, с кем-то говорить, заботиться о пище насущной и даже духовной, то есть делать вид, что душа жива и проблем никаких.

И в самом деле — назавтра ночь, великая придумщица, может все перевернуть и подкинуть новый сюжет, в котором овцы и волки водят дружные хороводы, и каждый сыт, и каждый цел, и все полны надежды и веры, ибо в страхе, нежелании и безверии легко умереть, но невозможно любить. Двинский умиротворенно заснет, и ночь будет охранять его сон, изредка касаясь его век чуткими пальцами, — как любящая женщина, которая заранее знает, что все пройдет, и оттого, может быть, любит еще сильнее. Так море нежно трогает заснувший берег. Но морю — все равно. Ему не страшно жить. Оно заранее знает, что все закончится. И начнется сначала.

Но и этот сюжет, увы, не вечен. Хуже того, он слишком зависим от того, что есть, что будет и даже от того, чего в принципе быть не может. И Двинский это знает. Поэтому ему не хочется просыпаться...»

Страшный вопль потряс Каляева; он дернулся и надавил пальцем на «э», из-за чего по экрану поползла строка, состоящая исключительно из этой буквы. А за его спиной на кровати выплясывало совершенно голое существо мужского пола и кричало пере­кошенным ртом. Рядом с кроватью стоял Пшердчжковский и довольно улыбался.

Когда существо соскочило на пол и оборвало крик — чтобы набрать в легкие по­ больше воздуха, — Каляев узнал в нем Марксэна Ляпунова, а чуть позже понял причину такого его возбуждения. На подушке Марксэна, чьи волосатые ноги он ошибочно принял за бунчуковские, лежала змея из китайской бутылки. Придя в себя, Марксэн принялся нещадно поносить Пшердчжковского, а тот пожимал плечами и бормотал:

— Подумаешь, уж и пошутить воспрещается!

На шум из соседней комнаты выглянул Виташа, молча посмотрел на происходящее безобразие и незаметно уполз обратно. Каляев выключил компьютер и только потом сообразил, что не занес написанное в «память». В сердцах он стукнул себя кулаком по коленке — на экране погасло нечто важное; он напрочь забыл текст, который успел настучать до идиотской шутки литературного критика — осталось лишь угасающее воспоминание о настроении, которое владело им в те минуты.

— Черт бы вас всех побрал! — бросил он зло и пошел в коридор, к телефону, что­ бы сейчас же, не откладывая, позвонить жене и повиниться — то есть разом, до кучи,принять все неприятное.

— Лялечка, прости меня, у Бунчукова телефон не работал... — скороговоркой сказал он, едва услышав жену и боясь, что она бросит трубку. — А метро не ходило... То есть уже не ходило — пока мы чинили телефон, уже не ходило... Алло, алло! — и, несмотря на понесшиеся из трубки гудки, добавил: — Я по дороге домой забегу в хозяйственный магазин, эту жидкость... треклятую... для чистки вилок и ложек... Ну и фиг с то­бой! — закончил он неунывающе.

Тут же, однако, в сознании Каляева промелькнула некая тревожная мысль, но он не сумел ухватить ее за хвост, потому что раздался мерзкий звук и в коридор церемониальным маршем, высоко задирая колени, вышел Пшердчжковский со знаменем молокозавода-победителя в руках, а за ним, шлепая босыми ногами, появился дудящий в горн Марксэн Ляпунов в набедренной повязке из махрового полотенца. Про­шествовав на кухню, они развернулись и не менее торжественно вернулись обратно в комнату.

— Где Бунчуков? — спросил Каляев у возникшего в дверях Виташи Мельникова. Виташа недоуменно поморгал.

— У меня провал в памяти, — сообщил он и потрогал лоб, будто этот провал рас­ полагался именно там и определялся на ощупь, а затем принялся сосредоточенно изучать жирное пятно на своем красном галстуке.

Перейти на страницу:

Похожие книги