Очень мелкий бес

— А он его не принял, потому что исчез?! — сказала Паблик Рилейшнз. — Людочка, хорошая моя, мы все здесь к вам относимся по-доброму и потому... Ну подумайте сами, что вы несете! Если Игоряинов не выходил, то, значит, он вылез на крышу, а до крыши — вы сами слышали, что говорил следователь, — два метра, и следов там нет никаких.

Каляев увидел, как Людочка напряглась, и понял, что пора вмешаться.

— А вы уверены вообще в существовании Игоряинова? В том, например, что видели его на прошлой неделе?

— Ну как же... — растерялась Паблик Рилейшнз. — У нас было совещание по рек­ламе, и я видела его, как вас сейчас... И потом... мы несколько раз встречались в коридоре и в столовой сидели по соседству...

Каляев снисходительно улыбнулся.

— Я хочу спросить, — с нажимом произнес он, — уверены ли вы, что видели Игоряинова? Не двойника, не фантома, не точную его голографическую копию, а Виктора Васильевича Игоряинова во плоти?

—  Знаете,  ваши  шутки  в  данной  ситуации  выглядят  надругательством  над...  над всем! — Лицо Паблик Рилейшнз исказилось праведным гневом.

— Я не шучу, — покачал головой Каляев. — К сожалению, не шучу... Вы же читали, про экстрасенсов,   которые могут наверное, создавать   двойников-фантомов, своих или чужих. У меня есть друг, специалист в этой области, Мухин Иван Михайлович...

— Да, я его знаю, — живо сказала Людочка.

— Вот она знает! — обрадовался поддержке Каляев. — От Мухина мне доподлинно известно, что такие исследования ведутся. Они, конечно, засекречены, но шила в мешке не утаишь. Поэтому я осмеливаюсь предположить, что Игоряинов никуда из кабинета не исчезал. Он изначально отсутствовал, а фантом, которого все за него принимали, мог раствориться в воздухе в любую секунду, что и произошло. Ибо, согласно новейшим исследованиям, фантомы — это сгущение частиц лептонов. А как сгустились, так и — наоборот...

— Замечательно! — захлопал в ладоши Верховский и, не в силах унять смех, выскочил  в  коридор.  Живое  воображение  занимало  не  последнее  место  в  ряду  разнообразных черт Гая Валентиновича.

— В вашей теории есть одно рациональное зерно, — сказала Паблик Рилейшнз. — Кто-то зачем-то мог подменить Виктора Васильевича двойником, а потом нужда в двойнике отпала... Нет, вздор какой-то!

— Нет, не вздор! А зачем это сделали... Причин может быть столько, что до истинной, боюсь, не докопаться. А если и удастся, то лет этак через сто пятьдесят. Возьмите, например, Достоевского...

— А что Достоевский? — спросила Паблик Рилейшнз.

— Неужели не читали? Это недавно открыто в архивах Лубянки. Нас учили, что Достоевский был членом кружка революционера Петрашевского, за что вместе с самим Петрашевским и другими членами кружка его приговорили к расстрелу, а потом расстрел заменили каторгой. Во всех биографиях Достоевского говорится, что он десять лет пробыл в Сибири и якобы отразил свои впечатления о каторге в «Записках из Мертвого дома».

—  Почему же «якобы»? — сказала долго молчащая Людочка. — У нас дома стоит собрание Достоевского, и там, кажется, эти «Записки» есть...

— «Записки»-то есть, — согласился Каляев, — но писал их не Достоевский. Помилование императора запоздало, и петрашевцы, в том числе и Достоевский, были рас­ стреляны. Чтобы скрыть злодеяние, жандармы отправили на каторгу двойников расстрелянных — своих агентов. При этом учли, что Достоевский уже приобрел кое-какую известность в литературных и читательских кругах. Среди сотрудников Третьего отделения был найден поручик Белкин, не чуждый изящной словесности, и — понес­лось! Воротившись с каторги в Петербург, этот поручик за два года опубликовал «Дядюшкин сон», «Униженных и оскорбленных» и упомянутые «Записки из Мертвого дома». Потом Белкин получил звание штабс-капитана и уехал на повышение в Вятскую губернию, а жандармское стило передали некоему прапорщику, который надежд не оправдал. В наказание его отправили в Туркестан, и после этого в жандармском корпусе расцвело коллективное творчество. Нижний никому не известный чин писал, передавал рукопись вышестоящему начальнику, тот вносил правку и отправлял по инстанциям дальше, — и так вплоть до самого верха. В результате за несколько лет после «Униженных и оскорбленных» автор по фамилии Достоевский не опубликовал ни одного сколько-нибудь стоящего романа. Тогда личным соизволением императора Александра II Освободителя из Вятки отозвали Белкина, дали ему звание ротмистра и вновь посадили в писательское кресло. После «Идиота» он стал подполковником, после «Бесов» — полковником. После успеха «Братьев Карамазовых» Белкину светило генеральское звание, но он, и прежде склонный к картишкам, вину и женщинам легкого поведения, не вынес гнета чужой незаслуженной славы, ударился в загул и трагически погиб, будучи задран цыганским медведем.

— Замечательно! — донесся откуда-то дробный смех Верховского.

— И где же вы это прочитали? — спросила Паблик Рилейшнз.

— В «Вопросах литературы», в шестом номере за прошлый год, — твердо ответил Каляев.