Очерки Лондона

Неужели никто изъ нашихъ читателей не замчалъ того класса народа, который находитъ особенное удовольствіе толпиться въ теченіе дня у подъздовъ дешевыхъ театровъ? Вы рдко-рдко пройдете мимо одного изъ этихъ мстъ не замтивъ группы въ два или три человка, которые разговариваютъ на тротуар, съ тмъ заносчивымъ видомъ, который можно замтить въ комнатномъ оратор какого нибудь трактира и который составляетъ исключительную принадлежность людей этого класса. По видимому, они всегда воображаютъ себя созданными для сценической выставки; воображаютъ, что театральныя лампы освщаютъ ихъ и днемъ. Вотъ, напримръ, этотъ молодой человкъ въ полиняломъ коричневомъ пальто и весьма широкихъ свтло-зеленыхъ панталонахъ безпрестанно обдергиваетъ нарукавники своей пестрой рубашки, съ такимъ самодовольнымъ видомъ, какъ будто она сдлана изъ тонкаго батиста, и такъ щегольски загибаетъ на правое ухо свою бдую, запрошлогоднюю шляпу, какъ будто вчера только купилъ ее изъ моднаго магазина. Взгляните на грязныя блыя перчатки и дешевый, шолковый платокъ, котораго полу-чистый уголокъ торчитъ изъ наружнаго кармана, на груди изношеннаго пальто. Неужели вы не догадаетесь съ перваго взгляда, что это тотъ самый джентльменъ, который вечеромъ однетъ синій сюртукъ, чистую манишку и блые панталоны и черезъ полчаса замнитъ ихъ полуоборваннымъ своимъ нарядомъ, — которому каждый вечеръ предстоитъ выхвалять свои несмтныя сокровища, между тмъ какъ строгая дйствительность наводитъ его на грустное воспоминаніе о двадцати шиллингахъ жалованья въ недлю, — которому приходится говорить передъ публикой о богатыхъ помстьяхъ своего родителя и въ то же время вспоминать о маленькой своей квартирк въ предмстьяхъ Лондона, — выказывать себя лестнымъ женихомъ богатой наслдницы, которому вс льстятъ и завидуютъ, и между тмъ не забывать, что вслдствіе недостатковъ его ожидаютъ дома большія непріятности?

Вслдъ за этимъ молодымъ человкомъ, быть можетъ, вы замчали худощаваго блднаго мужчину, съ весьма длиннымъ лицомъ, въ истертой до лоска пар чернаго платья, задумчиво постукивающимъ камышевою тростью ту часть своихъ сапоговъ, которая нкогда носила названіе "высокихъ каблуковъ". Замтьте, что этотъ мужчина принимаетъ на себя самыя трудныя роли, какъ-то: попечительныхъ отцовъ, великодушныхъ лакеевъ, почтенныхъ куратовъ, фермеровъ и такъ дале.

Мимоходомъ, сказавъ объ отцахъ, мы должны упомянуть о нашемъ всегдашнемъ желаніи увидть пьесу, въ которой вс дйствующія лица были бы круглыми сиротами. А то почти въ каждой пьес непремнно явится отецъ и всегда длаетъ герою или героин длинное объясненіе о томъ, что происходило до поднятія занавса, и обыкновенно начинаетъ такимъ образомъ!

"Вотъ уже прошло девятьнадцать лтъ, мое безцнное дитя, съ тхъ поръ, какъ покойная твоя мать (при этомъ голосъ стараго родителя дрожитъ отъ сильнаго душевнаго волненія) поручила тебя моему попеченію. Ты былъ (или была) тогда еще невиннымъ ребенкомъ", и проч. и проч.

Или вдругъ онъ открываетъ, что тотъ, съ кмъ онъ находился въ постоянныхъ сношеніяхъ въ теченіе трехъ длинныхъ дйствій, оказывается его роднымъ дтищемъ. При этомъ неожиданномъ открытіи онъ длаетъ самыя патетичныя восклицанія:

— Ажъ, Боже мой! что я вижу! Этотъ браслетъ! эта улыбка! эти документы! эти глаза! — Могу ли я врить своимъ чувствамъ? не ошибаюсь ля я? О, нтъ! это ясно, это такъ и быть должно! — Да, да! это мое дитя, мое безцнное дитя!

— Мой отецъ! восклицаетъ новооткрытое дитя. Оба падаютъ въ объятія другъ друга и поглядываютъ черезъ плечо, какое дйствіе произведи они на публику. Разумется, самое сильное, потому что публика три раза принимается рукоплескать.

Но пора оставить наше отступленіе, которое мы сдлали потому, чтобы объяснить читателю, къ какому классу принаддежатъ люди, которые толпятся у подъздовъ дешевыхъ театровъ. У цирка Астли ихъ всегда бываетъ боле, нежели въ другихъ мстахъ. Тутъ вы всегда увидите двухъ или трехъ оборванцевъ-джентльменовъ, въ пестрыхъ шейныхъ платкахъ, въ жолто-блдныхъ рубашкахъ, съ узелкомъ подъ мышкой, въ которомъ хранятся тоненькіе башмаки для сцены, завернутые въ лоскутокъ старой газеты. Нсколько лтъ тому назадъ, мы имли привычку разиня ротъ смотрть на этихъ людей, — смотрть на нихъ съ чувствомъ таинственнаго любопытства, одно воспоминаніе о которомъ вызываетъ улыбку на наше лицо. Мы ни подъ какимъ видомъ не ршились бы поврить тогда, что эти созданія, окруженныя блескомъ мишуры и сіяніемъ газа, одтыя въ блоснжныя туники и голубые шарфы, — созданія, которыя каждый вечеръ порхали передъ нами на прекрасныхъ лошадяхъ, среди громкихъ звуковъ оркестра и искуственныхъ цвтовъ, могли быть т же самыя блдныя, изнуренныя существа которыхъ мы усматривали днемъ.