Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв

/Настроение столицы должно было служить для Шуйского показате­лем настроения всей страны. Если московское население, своими глазами видавшее Самозванца, никак не могло увериться в его самозванстве и в том, что он действительно был убит, если оно не один раз бросалось к Кремлю под влиянием слухов и подметных листов, чтобы узнать, нако­нец, истину, то возможно ли было ожидать от провинциального населе­ния, что оно сразу успокоится на заявлениях царя Василия о его предше­ственнике и не поверит слуху, что Димитрий, уже раз воскресший, вос­крес и вторично? Шуйский этого и не ожидал. Он принял экстренные меры для того, чтобы представить стране доказательства своей правоты и правдивости. Разумеется, ему было известно, что говорилось после 17 мая. Как раньше не все поверили, что умер Борис Годунов, так теперь не все уверились в смерти Самозванца. Как раньше создалась легенда, распространившаяся на Руси и в Литве, что Борис с несметными богатст­вами ушел в Англию под видом торгового человека, так после переворо­та 17 мая рассказывались разные небылицы о спасении царя Димитрия и о том, что ему удалось убежать в Литву. Но между легендарными расска­зами была очень большая разница в том отношении, что басни о Борисе не могли получить практического значения, ибо некому было ими вос­пользоваться, а слух о спасении Димитрия очень многим оказался нужен и полезен. Все, кому был неприятен Шуйский и неугоден порядок, на­ставший с его воцарением, желали верить, что Самозванец еще сущест­вует. Понимая это, Шуйский с особенным усердием составлял грамоты и от собственного своего имени, и от имени бояр, и от имени царицы-ино- кини Марфы Нагой, с объяснениями произведенного им переворота и с доказательствами своих прав на престол. Особенно старательно и лите­ратурно написана была грамота с извещением о принесении мощей царе­вича Димитрия в Москву и с изложением документов, взятых из канцеля­рии "расстриги". Грамоту эту рассылали из Москвы по городам в тече­ние всего июня 1606 года, начиная со 2-го числа - дня, когда мощи царе­вича были принесены под Москву. Кроме официальных грамот, пущены были в ход и писания официозные. Новый "страстотерпец" царевич Ди­митрий был причислен к лику святых; ему были собором установлены праздники, "стихири и канон сложен". Но при этом "житие" составлено не было: его заменила известная "повесть", долго слывшая под неудач­ным именем "инаго сказания" и нами выше не раз указанная под названи­ем "повести 1606 года". Автор повести писавший, кажется, в июне 1606 года, все свое изложение приноровил не столько к прославлению памяти царевича, сколько к величанию царя Шуйского и его рода. При этом он очень дипломатично и с большою ловкостью обошел молчанием вопрос об избрании патриарха после сверженного Игнатия и о заслугах членов олигархического кружка, главою которого был Шуйский, но зато он оп­равдал измену братьев Голицыных под Кромами. В повести современ­ный ей читатель получал подробное изложение событий того времени, освещенное с точки зрения правительственной и сделанное с большим литературным уменьем. Повесть имела успех в письменности XVII века, но успех литературный, а не практический: ее читали и пере­писывали, сокращали и переделывали, но не следовали автору в его при­вязанности к царю Василию. Рядом с повестью поступило в оборот столь же официозное описание перенесения мощей царевича Димитрия, не имевшее, впрочем, большого распространения. Наконец, был составлен знаменитый "извет" старца Варлаама, одного из спутников Григория От­репьева во время его похождений в Литве. Это произведение, возбудив­шее достаточно толков в ученой критике, было если не сочинено, то ре­дактировано очень близко от Шуйских, даже может быть ими самими. Извет давал полный отчет о том, где был и что делал Григорий Отрепь­ев со времени своего удаления из Москвы за рубеж и до тех пор, когда он, под именем царевича, двинулся из Самбора в московский поход. Как "извет", так и прочие произведения, указанные выше, были составлены с большим искусством: без сомнения, над ними трудились люди, обладав­шие остроумным и гибким пером. По некоторым намекам можно ду­мать, что к авторству привлечены были лица из братии знаменитой Тро­ицкой обители, прославленной немного лет спустя, "борзыми писцами" иного склада и направления97.

II