Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв

17 С Ф. Платонов место порубежное". Это соображение было совершенно основательно. Слабонаселенный, бедный и малоустроенный Пермский край служил в то время государству важную службу в отношении новозанятой и еще не вполне замиренной Сибири. Он представлял собою базис для всех дейст­вий власти в новой провинции, и в то самое время, когда города требова­ли от Перми людей на борьбу с "ворами", московское правительство приказывало Перми искать людей для заселения Пелымского уезда, а тобольский воевода требовал экстренной присылки денег и хлеба. Зная малочисленность и скудость пермского населения, спокойный наблюда­тель не решится обвинять пермских людей за их сдержанность и осто­рожность, тем более, что пермские отряды все-таки были в земских вой­сках, и потому пермичей невозможно было уличить в прямом нежелании помочь общему делу145. Много хуже, даже прямо позорно было поведе­ние костромских и галицких детей боярских. Сначала они соединились с тяглыми людьми в их походе на Кострому и Ярославль, но под самым Ярославлем изменили мужикам и стали отнимать у них "галицкий на­ряд", т.е. пушки, взятые из галицких городов и острогов. Когда же мужи­кам удалось отбиться и увезти пушки в Кострому, дети боярские соеди­нились с Лисовским, пришли с ним на Кострому, разогнали мужиков, взяли пушки и пошли с ворами на Галич. В это время детей боярских со­бралось у Лисовского, говорят, "тысяча семьсот", вероятно, со всею их дворнею. Но скоро Лисовский увел свои войска на правый берег Волги, а к галицким мужикам пришли поморские дружины; дети боярские оста­лись одни, без тушинской поддержки, против сильного врага. Они были побиты и разбежались. Часть их села в осаду от мужиков в Ипатьевском монастыре с тушинцем Н. Вельяминовым, который не надеялся с ними одолеть врага, потому что их было "немного, да и те иные побиты и по­ранены и лошади у них побиты ж". Другая часть принесла царю Василию "в изменах своих повинные за своими руками", иначе говоря, сдалась му­жикам, а мужики "тех детей боярских до государева указа пометали в тюрьму". Шатость служилого поместного люда объясняется его неуст­ройством. В то время как городской и уездный тяглый человек имел опору в своей организованной общине и мог искать защиты и приюта в городских стенах или за лесными засеками, служилый помещик был, в сущности, беззащитен в своем уединенном поместье. Нашествие врага подвергало опасности все благосостояние служилого человека, который не мог легко скрыть за городскою оградою или в лесной чаще свою се­мью и свой скарб и не мог без привычного почина из Москвы скоро со­единиться "всем городом" для отражения врага. Вот почему он малодуш­но шел навстречу тому, кого считали сильнее, и служил ему. По словам Палицына, служилые землевладельцы "ближних" к Москве городов рас­суждали между собою так: "аще убо стояще пребудем с поляки вкупе на Москву и на Троицкий Сергиев монастырь, то поместья наши не будут раззорены". В данном случае расчет детей боярских оказался неверным: они не могли угадать того, что случилось: что с восстанием всего Помо­рья "се не та пора стала" и "мужик" оказался сильнее пана. Общий раз­гром галицких и костромских детей боярских был естественным послед­ствием их шатости, но не знаменовал собою возникновения острой соци­альной вражды на севере. Когда пошли слухи, "будто дворян и детей бо­ярских черные люди побивают и домы их разоряют", то поморские люди писали о самих себе, что они "чтут" служилых людей и "тому рады и благодарят о том всемилостивого бога, что бог соединачил всех". Они грозили войною и разорением только "изменникам" и "ворам", не разли­чая того, к каким общественным слоям эти воры и изменники принадле­жат. Шатость местных служилых людей вела к тому, что "мужики" при­выкали в ратном деле обходиться без них. Они или просили "надежного крепкого воеводу" у царя Василия или же действовали со своими избран­ными "головами". В число этих голов иногда попадал и сын боярский, вроде галичанина Второго Черепова; чаще же головами бывали город­ские люди, излюбленные "миром". В тотемской рати головою был вдо­вый поп Третьяк Симакин. В числе солигалицких руководителей были также священники церквей Солигалича, скрепившие своими "руками" за весь город городскую отписку. Так из среды самого посадского и уезд­ного населения выходили вожаки движения против Тушина, за сохране­ние исконного порядка146.