Читаем Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв полностью

Это среднее решение было принято народным "вечем", как кажется, не вполне сознательно и единодушно. Одно современное известие гово­рит, что крестным целованием утвердились на том, чтобы не выбирать своего, именно "лучшие люди" - бояре и придворные дворяне. По друго­му известию, патриарх с московским духовенством и московская толпа и после решения 17 июля продолжали думать о "своем" государе из москов­ских родов, голицынского или романовского. Соображая все эти данные, можно догадаться, в чьи руки попало руководство делами в то время, ког­да ни Голицын ни тушинская сторона не могли возобладать друг над дру­гом на московском "вече". Их разлад выдвинул вперед третью группу лиц, принадлежавших к высшему боярскому кругу, во главе которых бы­ли князья Ф.И. Мстиславский и И.С. Куракин. Именно эта группа бояр скорее всех прочих московских деятелей могла настоять на том осторож­ном решении, чтобы принять принцип тушинской конфедерации, не при­нимая пока тушинского договора с Владиславом 4 февраля183.

Настроение этого боярского круга можно определить только наугад, однако же без большого риска впасть в грубую ошибку. Надобно по­мнить, что Куракин и Мстиславский входили в состав олигархического правительства, с которым Шуйские думали произвести в государстве кня­жеский, реакционный переворот. Они были ближайшими свидетелями постоянных неудач Шуйского и тех вопиющих злоупотреблений властью, перед которыми не останавливался царь Василий, обещавший стране справедливость и законность. Лучше других могли они понять, как слабо и неустойчиво было господство боярина, не имевшего в стране иной опо­ры, кроме родословных притязаний; как мало могло оно обеспечить по­рядок и охранить интересы населения; как мало, наконец, представляло оно гарантий для сохранения единства и согласия в самом правительстве. Чувство глубокого разочарования должны были вынести эти княжата из допущенного ими опыта боярского государствования. Естественно, что они не желали его повторения и не допустили провозглашения царем кня­зя Голицына. Они должны были признать справедливой и правильной высказанную в Тушине мысль о том, чтобы не избирать на царство нико­го из бояр; эта мысль была им тем ближе, что сами они не искали царст­ва, - Мстиславский по внутреннему убеждению, а Куракин потому, что не принадлежал к старшим ветвям своего рода. Более того, московские кня­жата, получив от Сигизмунда в его редакции статьи договора 4 февраля, не только знали об избрании Владислава, но и имели время обсудить эти статьи, оценить как условия предположенной унии с Речью Посполитою, так и основания того правительственного порядка, какой желали создать для Москвы тушинские политики. Кандидатура Владислава, речи о кото­рой шли между московскими боярами уже в 1605 году, не пугала княжат и они охотно склонялись в ее сторону; по словам Жолкевского, князь Мсти­славский был даже весьма расположен к Владиславу. Но статьи февраль­ского договора не могли нравиться московским княжатам. Мы видели, что, при общем национально-охранительном характере, эти статьи носи­ли на себе отпечаток определенной политической тенденции против мос­ковской княжеской знати и в пользу новой аристократии дворца и прика­за. Февральский договор вовсе не помнил о "московских княженецких родах", но очень заботился о людях "меншаго стана". Уже потому княжа­та не могли принять договора без дополнений и оговорок. А кроме того, несовместно было с высоким положением московских думных людей, представлявших собою правительство всей страны, принять документ, со­ставленный "воровским" боярством в королевском стане. Избрание Вла­дислава Москвой должно было совершиться вне всякой зависимости от тушинских соглашений и на условиях, редактированных самим москов­ским правительством. Вот почему на сборище за Арбатскими воротами князья-бояре, не допустив до власти Голицына, не провозгласили сразу и Владислава. Они лишь подготовили избрание королевича тем, что насто­яли на решении избрать государя из иноземных родов. Одна интересная подробность указывает на то, что такое решение было проведено очень видными и влиятельными людьми: сам князь В.В. Голицын, который не прочь был взять царство себе, был вынужден "укрепиться крестным це­лованием" с прочими "лучшими" людьми на том, чтобы не выбирать на царство своих московских людей184.

Перейти на страницу:

Все книги серии Памятники исторической мысли

Завоевание Константинополя
Завоевание Константинополя

Созданный около 1210 г. труд Жоффруа де Виллардуэна «Завоевание Константинополя» наряду с одноименным произведением пикардийского рыцаря Робера де Клари — первоклассный источник фактических сведений о скандально знаменитом в средневековой истории Четвертом крестовом походе 1198—1204 гг. Как известно, поход этот закончился разбойничьим захватом рыцарями-крестоносцами столицы христианской Византии в 1203—1204 гг.Пожалуй, никто из хронистов-современников, которые так или иначе писали о событиях, приведших к гибели Греческого царства, не сохранил столь обильного и полноценного с точки зрения его детализированности и обстоятельности фактического материала относительно реально происходивших перипетий грандиозной по тем временам «международной» рыцарской авантюры и ее ближайших последствий для стран Балканского полуострова, как Жоффруа де Виллардуэн.

Жоффруа де Виллардуэн

История
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

10 мифов о России
10 мифов о России

Сто лет назад была на белом свете такая страна, Российская империя. Страна, о которой мы знаем очень мало, а то, что знаем, — по большей части неверно. Долгие годы подлинная история России намеренно искажалась и очернялась. Нам рассказывали мифы о «страшном третьем отделении» и «огромной неповоротливой бюрократии», о «забитом русском мужике», который каким-то образом умудрялся «кормить Европу», не отрываясь от «беспробудного русского пьянства», о «вековом русском рабстве», «русском воровстве» и «русской лени», о страшной «тюрьме народов», в которой если и было что-то хорошее, то исключительно «вопреки»...Лучшее оружие против мифов — правда. И в этой книге читатель найдет правду о великой стране своих предков — Российской империи.

Александр Азизович Музафаров

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное